Кинозвезды. Плата за успех (Безелянский) - страница 56

Все сносить, не рваться в бой
И не плакать над судьбой.
Надо розы приносить
И всегда влюбленным быть,
Не грустить, не ревновать,
Улыбаться и вздыхать.
Надо Вас боготворить,
Ваши фильмы вслух хвалить
И смотреть по двадцать раз,
Как актер целует Вас,
Прижимая невзначай…
Гуд-бай!
Все журналы покупать,
Все портреты вырезать,
Все, что пишется о Вас,
Наизусть учить тотчас.
Попугая не дразнить,
С камеристкой в дружбе жить,
Чистить щеточкой bijou
И водить гулять Жужу.
На ночь надо Вам попеть,
С поцелуями раздеть,
Притушить кругом огни.
Завтра съемки… Ни-ни-ни.
И сказать, сваривши чай: Гуд-бай!..
Ожидая Вас — не спать,
В телефон — не проверять,
Не совать свой нос в «дела»,
Приставая: «Где была?»
И когда под утро злой
Вы являетесь домой —
Не вылазить на крыльцо,
Сделать умное лицо.
Замолчи, Жужу, не лай!.. Гуд-бай!
Так проживши года три,
Потерять свое esprit,
Постареть на десять лет
И остаться другом?.. Нет!
Чтоб какой-нибудь прохвост,
Наступивши мне на хвост,
Начал роль мою играть
И ко мне Вас ревновать?..
Нет, уж лучше в нужный срок
Медленно взвести курок
И сказать любви «прощай!..»
Гуд-бай.

Не Дитрих бросила русского шансонье. А Александр Вертинский покинул звезду в «нужный срок». Покинул не только ее, но и Америку и на японском пароходе «Чичабу Мару» отправился в Китай. Нести дальше «русскую тоску»?..

Эрнест Хемингуэй

И снова, как у Феллини, плывет корабль. В 1934 году на корабле, который плыл из Европы в Америку, Марлен Дитрих познакомилась с Хемингуэем. «Старик Хэм» был еще в полном соку. Знакомство было оригинальным. На званом вечере кинокомпании «Уорнер Бразерс» Дитрих оказалась тринадцатой по счету гостьей. Она впала от этого в ужас. И тогда ей на помощь пришел мужчина, сидящий за соседним столиком. Он сказал: «Мадам, тринадцатым буду я. Вы — четырнадцатая». Это был Хемингуэй.

Обратимся к воспоминаниям Марии Ривы:

«То, что Дитрих и Хемингуэй были настоящими друзьями, это факт. То, что она называла его „папа“, а он ее „дочка“, как вообще частенько именовал всех этих обожающих его дам из своего интимного окружения, это тоже факт. Но то, что они были в близких отношениях, это неправда. Зато чистейшая правда, что ему нравилось, что мир думает иначе, и что она не сердилась за это на него — это правда. Мать, до безумия обожавшая любые фантазии Хемингуэя, без памяти восхищалась им и была убеждена, что лучшего друга у нее не бывало никогда. Когда в 1961 году он покончил с собой, мать предалась неутешному горю, то и дело обращаясь ко мне, без конца повторяя: „Зачем он совершил такую глупость? Это его жена довела. А что еще! Или, может быть, у него был рак?“»