Рентген строгого режима (Боровский) - страница 241

Я молча выслушал своих новых друзей, душа у меня окаменела. Все это могло произойти и в нашем лагере. Власть все может, большие батальоны всегда правы, говорил еще Наполеон Бонапарт. Интересно, однако, было бы знать, что сказали бы обо всем этом и о том, что происходит в Советской России, великие радетели Свободы, Равенства, Братства, ну и конечно Нравственности – Л. Толстой, Пушкин, Гоголь, Салтыков-Щедрин, Лермонтов, Некрасов.

Чей стон раздается над великою русской рекой?..

Врачи, пережившие этот расстрел, относились к нему совершенно спокойно и, смеясь, рассказывали мне, что когда в стационар стали через окна влетать пули, они все легли на пол головой к стене, и никто из них не пострадал. После обстрела солдаты вошли в зону и перво-наперво арестовали весь стачечный комитет, которому немедленно было предъявлено обвинение самое тяжкое в нашей стране: организация военного мятежа против советского правительства, за что полагалось только одно – расстрел, и никакие смягчающие вину обстоятельства во внимание не принимались. Как потом выяснилось, в начале следствия деятели МГБ, как и следовало ожидать, применили обычные методы допросов – зверски избивали подследственных, не давали спать, есть и пить и требовали признания, что они готовили «вооруженное восстание». Действовали как и во всех внутренних тюрьмах МГБ. Однако члены стачечного комитета держались твердо, и никто ничего не подписал, это был железный народ. Но через месяц, видимо, сверху пришло указание изменить статью обвинения на более мягкую «организацию беспорядков», по которой расстрел был уже необязателен, а еще через пару недель всех членов стачечного комитета вернули в лагерь, и дело закрыли «за отсутствием состава преступления». Это было неслыханно, но было так на самом деле... Видимо, в Москве новое правительство поняло, что жестокость тоже имеет свои пределы, после чего она перестает работать... Так закончилась знаменитая забастовка заключенных в лагере шахты № 29 комбината «Воркутауголь».

Проговорив с врачами полночи, я стал размышлять о ситуации, в которую затолкала меня моя лагерная судьба. В детстве папа любил пошутить в мой адрес: «Умная у тебя, Алик, голова, да дураку досталась». – «Нет, совсем не дураку, дорогой мой папочка, – думал я, – и завтра я тебе это докажу».

В 9 часов утра я постучал в кабинет милой начальницы санчасти. Она очень приветливо встретила меня, предложила сесть и между прочим спросила:

– Что вы нам посоветуете, Олег Борисович (!), как нам быть, очень уж нужен нам рентгенкабинет в санчасти, столько людей калечит шахта.