На тротуарах в скверах уже красовались вынесенные столики и я нырнула в густую зелень сквера, приметив непритязательное кафе среди цветущих штабелей герани. Мы выбрали столик с краю, хотя все остальные были тоже свободны, и мой спутник, пододвигая металлический, выкрашенный белой краской стул, больно задел ножкой щиколотку.
— Ой, простите… Я не думал, что кресло такое легкое и сильно размахнулся.
— Пустяки, — я взяла у официанта карточку, чтобы предложить гостю блюда, но он отрицательно замахал руками:
— Кофе, только черный кофе!
— А мне — «вайс гешприц». Это белое вино пополам с минеральной водой, — объяснила я Мишелю. — Как вас удобней называть, — Майкл, Мишель, или, как там сказал Зипуш, — Михайло?
— Вообще, у нас употребляют отчества — Михаил Семенович. Но мы же родственники и лучше просто — Микки.
— Как? — удивилась я такому неожиданному сближению.
— Наверно, это слишком интимно или по-детски? Так звала меня бабушка, считая, что использует европейский вариант, — засмущался он.
— Ну, это было уже давно, — невинно заметила я. — Давайте лучше Майкл, — как-то привычней, если вы предпочитаете говорить по-английски.
Не могла же я объяснить, что немолодой мужчина с такой внешностью и в таком костюме никак не может быть «Микки», пусть мне Зипуш даже докажет наше ближайшее родство. Он был, пожалуй, высок, но щупл и как-то скомкан. Ощущение зажатости, напряженности исходило прежде всего от умопомрачительного черного костюма с белой рубашкой и темным широким галстуком в серую полоску, будто он и впрямь собирался на похороны. Костюм был стар, хронически мят и обладал способностью притягивать мелкий мусор — зрелище не из радостных. Рубашка господина Арсеньева вполне могла оказаться нейлоновой, во всяком случае, только тогда, в эпоху капрона и нейлона носили подобные галстуки. Он, очевидно, постригся перед самой поездкой, и сделал это настолько неудачно, что форма головы под коротко снятыми, цвета красного дерева, волосами казалась чрезмерно вытянутой, а уши большущими. Ну куда он смотрел? Раздраженная старательно подчеркнутой невзрачностью кузена, я с удовольствием открывала в его внешности все новые несуразности. Но парфюм у «Микки» был неплохим, я даже могла бы поручиться за фирму «Диор», а ботинки он старательно прятал.
— Вы живете в Париже, Дикси? Это не слишком фамильярный вопрос? — он посмотрел на меня с извинением, словно задал на экзамене симпатичной студентке чересчур сложный вопрос.
Откуда мне было знать, что оборот «жить в Париже» имеет для россиянина подтекст анекдотического шика, граничащего с издевкой.