Однажды к нам на огород пришел бригадир колхоза с двумя колхозниками, промерил наш огород и составил акт об излишках земли. Скоро состоялся суд. Нам с матерью дали по одному году исправительно-трудовых работ. И направили ее в одну колонию, меня — в другую.
Теперь я почувствовала себя страдалицей за веру и очень возгордилась этим. Я готова была на муки. Однако в колонии я не нашла их. Тогда я начала придумывать муки сама.
Помню, мне выдали чистое белье, пригласили в баню. Оставшись в одной сорочке, я забилась под нары и кусалась, когда женщины пытались вытащить меня из-под них. Я делала все наперекор тому, что мне предлагали, что от меня требовали, думая, что этим я борюсь с сатаной, служу Христу.
Но постепенно ласка и внимание ко мне победили. Особенно на меня повлияла женщина, койка которой стояла рядом с моей. Она всегда мне рассказывала, на какой работе была, с кем работала, сколько сделала бригада. Если она бывала в клубе, то обязательно передавала содержание картины. Вначале я старалась не слушать ее. Натягивала на голову одеяло и молилась. Потом начала прислушиваться, не подавая виду. Хотя я и считала, что в нее вселился сатана и искушает меня, но противостоять уже не могла, тем более, что никаких предупреждающих знамений мне не было. А главное — не было тех общих молений с говорением на иноязыках, что всегда настраивали на бога. Наступил день, когда я сдалась окончательно: пошла в клуб.
Полгода не прошло, как меня освободили. Все радовались, а я нет. Возвращаться в село, в секту уже не хотелось. Собрали нас, освобожденных, напутственное слово сказали. Потом спросили, не желает ли кто остаться работать в колонии по вольному найму. Я обрадовалась этому предложению и осталась. Была еще одна причина, которая удержала меня в колонии: мне нравился солдат из конвоя — Алеша. Высокий, белочубый. Скоро я его полюбила, да так, что и про бога забыла. Женщины предупреждали меня, чтобы я головы не теряла, потому что Алеша дослуживал срок и должен был демобилизоваться. А чего меня было предупреждать, когда мы договорились ехать в его село и пожениться.
Но обманул меня мой Алеша, один уехал. Тайком. А я уже беременна была. Когда заметили люди, то дали мне адрес его. Одни советовали писать, другие — ехать к нему, третьи... Много было советов. А меня опять потянуло к молитвам, к Христу. И опять стало мне казаться, что Алеша — не Алеша, а дьявол в его образе, искуситель.
Потом пришло письмо от матери. Она вернулась домой и звала меня. Раздумывать было нечего: я поехала.
Тяжелые то были дни в родном доме. На глаза людям я уже не показывалась, только на моления ходила, потому что братья и сестры знали все обо мне со слов матери. Да и видели, какова я. На каждом молении брат Елизар призывал молиться за меня, а я сама молилась до истерики, до обморока. Изводила себя постами, не спала ночи. Ну и домолилась: на восьмом месяце родила мертвенького. Родила, а сама закаменела: не молюсь уже, не плачу, только гляжу в потолок, будто меня ничего не касается.