Полночь давно миновала, когда диковинные путешественники очутились в Зальцбурге и через открытое окно влетели прямехонько в погреб архиепископского замка. В замке все было тихо. Архиепископ, весь причт и слуги давно уже спали крепким сном.
Доктор Фауст высек огонь, и у его спутников от восторга заблестели глаза. Под просторными, сумрачными, прохладными сводами громоздились ряды винных бочек. Фауст и его приятели расположились за столами и принялись пробовать вино из всех бочек по порядку, пока не отыскали бочку с самым лучшим вином. Опустошив ее, они почувствовали себя на седьмом небе.
Добрый час они кутили, хохоча и горланя песни, как вдруг отворилась дверь, и в погреб вошел келарь с фонарем. Толстяку этой ночью что-то не спалось, и он решил пропустить глоток винца на сон грядущий.
Увидев в погребе свет и услыхав гомон, келарь замер как вкопанный. С перепугу он чуть было не выронил фонарь, но тут же спохватился. А когда разглядел, что перед ним всего-навсего пьянчужки, которые едва держатся на ногах, то заорал: «Ах вы, ворье бесстыжее! Погодите, сейчас я отобью у вас охоту до чужого вина! Дорого вам обойдется ваша наглость!» И он закатил им такую отповедь, что осоловелые бражники так и застыли с открытыми ртами, уставившись на него.
Облегчив душу, келарь бросился будить слуг в замке, но доктор Фауст не медлил: ухватил толстяка за волосы и отпускать не собирался. Затем он велел своим спутникам прихватить еще несколько бутылок того вина, что им более всего пришлось по вкусу, и вновь оседлать лестницу. Одним взмахом он забросил келаря перед собой на перекладину, и не успел толстяк опомниться, как лестница-самолет взвилась в воздух и вылетела в окно.
Не то от возмущения, не то со страху летун поневоле поднял такой душераздирающий крик, что все как одна кошки, гулявшие в ночной тиши по городским крышам, мигом разбежались, поджав хвосты. У доктора и его приятелей уши заложило от крика. Когда они пролетали над густым лесом, то доктор, не в силах больше выносить эти вопли, ссадил упирающегося и орущего от страха благим матом келаря на верхушку могучей ели. Тот решил, что пробил его последний час, и вопил не переставая. Сообразив, наконец, что колдовской полет окончен и что он все еще жив, келарь вздохнул с облегчением. Но в какую же переделку он угодил! Сидя на верхушке ели, которую раскачивал ветер, толстяк отчаянно цеплялся за ствол, ведать не ведая, как спуститься вниз. Холодный пот выступил у келаря на лбу. Вокруг темно — хоть глаз выколи, и нигде ни души. Келарь пробовал было слезть — да куда там: сучья гнулись под его тяжестью и так угрожающе скрипели, что он и думать забыл о спуске, притих и весь дрожал, вцепившись в ствол дерева. Вздыхая и охая, бедняга все ждал, когда наступит утро. А Фауст и его спутники тем временем давно уже были дома и помирали со смеху, вспоминая свое ночное приключение.