Утром, часов в десять, когда отец и мать, по моим расчетам, были на работе, я пришла домой. Дверь открыл Вадим. Отступил в сторону и вяло, без удивления и радости сказал:
— А, ты…
У него был такой вид, будто он не спал всю ночь. Глаза красные, усталые, лицо помятое. Меня пронзила жалость. Достается ему! Вчера, конечно, был скандал, и он отсиживался на своей веранде, а может быть, и его вовлекли… Называется, приехал отдохнуть!
— Ты уж извини, Вадька… — начала я.
Он скривился, махнул рукой — отстань, мол! — и ушел в ванную комнату. Я сняла босоножки, прошлепала на кухню и стала его ждать. Мне не терпелось выложить ему свои потрясающие новости и увидеть, как он раскроет рот от изумления… Конечно, будь он повнимательнее, сразу бы увидел, что со мной что-то произошло, что вся я сияю, как глазированный пряник.
Наконец он появился. Волосы его были мокрыми. Голову, что ли, держал под водой? Направился было на веранду, но я его остановила:
— Вадька! Мне надо тебе что-то сказать. Это очень важно. А ты, пожалуйста, передай маме и отцу. Так будет лучше. Ну, вот.
— Да говори, не тяни, — поморщился он.
— В общем… — Я сглотнула слюну, улыбнулась. — Ты только, пожалуйста, не пугайся. Я замуж вышла.
Мой брат не испугался — это не то слово и не то состояние. Он просто помертвел. Стал серый-серый, глаза застыли, а без того худые щеки впали. Узкие плечи приподнялись.
Испугалась я. За него. Молчал он, наверно, с минуту, но сказал очень точные слова:
— Когда ты успела?
Вот именно: не «за кого?», а «когда ты успела?». Его потрясла жуткая скоропалительность события, и в этом он открылся весь как на ладони.
Насколько я знаю, единственной Вадькиной пассией была в свое время девчонка-восьмиклассница, которую он, по-моему, и за руку-то ни разу не взял, не говоря уж о поцелуях. Позднее я допытывалась во время его наездов домой, не завел ли он романа в институте, но всегда наталкивалась на болезненную стеснительность и злость: отстань! Что касается моих подруг, то он обходил их, как зачумленных, и называл «глупыми курицами» (несправедливо, кстати, по отношению к Соньке). И вот я ему такое выдала, и он вымолвил: «Когда ты успела?».
— Тебе точное число надо? Вчера. А познакомилась с ним в Ташкенте.
— Вре-ешь!
— Нет, не вру, Вадька. — На него было жалко смотреть: такой он был потрясенный, сбитый с толку.
— Ты что, Ленка… одурела или как?
Я не хотела уклоняться от правды.
— Немножко, конечно, одурела. Даже сильно. Но я не жалею, Вадька! Ты посмотри, какая я счастливая! — Так я ему популярно объяснила.
Брат повернулся и молча пошел на веранду. Я побежала за ним, словно собачонка. Он сел на свой топчан, закурил; глаза зло заблестели, лицо заострилось.