— Если тебе здесь плохо, мы можем сойти вниз.
Ветер и дождь исхлестали щеки Алисон; темно-синий берет, который она натянула на самые глаза, казалось, был расшит алмазными каплями.
— Нет, мне здесь нравится. — Она говорила громко, перекрывая свист ветра, и улыбалась мне. — К тому же я вижу голубой просвет.
И в самом деле. Проследив за ее указательным пальцем, я тоже заметил просвет в рваных облаках; за ним через несколько минут показался другой. Едва осмеливаясь дышать, мы смотрели, как два голубых пятнышка слились, стали расширяться и постепенно теснить серую массу. И тут к нашему восторгу появилось солнце, горячее и ослепительное. Вскоре все небо очистилось, палуба стала быстро высыхать, и от нее пошел пар. Теперь уже ясно: обычное чудо нашего северного климата, и вот пожалуйте — великолепный день.
— А барометр-то у Язона оказался верный! — в восторге воскликнул я.
Алисон горячо согласилась со мной.
— Но, Роби… пожалуйста, не называй его Язоном. — Она помедлила. — Мама терпеть не может, когда мы так его зовем. У него ведь красивое имя.
Мы прошли на нос, наш пароходик с красными трубами вышел на простор широкого залива и скользил теперь под ярко-синим небом между высокими холмами; время от времени он останавливался у причала какой-нибудь деревеньки, чтобы принять груз раннего картофеля или взять на борт арендатора с двумя-тремя овцами, которых тот вез на рынок. Как чудесно было ехать с Алисон, просто находиться подле нее. Мы стояли у поручней, и когда она поворачивалась, то невольно задевала меня. Радость, надежда наполняли меня, я был в экстазе, на вершине блаженства.
В Арденкейпл, находящийся в верхней части Лоха, мы прибыли около часу дня. Мысль, что мне предстоит провести целых три часа вместе с Алисон в этом чудесном уголке, приводила меня в восторг. Волнуясь — уж очень мне хотелось, чтобы все было, как надо, — я поспешил вместе с ней к единственному отелю — «Большому Западно-Шотландскому», который возвышался, претенциозный и запущенный, среди нескольких выбеленных известкой домиков крошечной деревушки.
В холодном холле, где гулял ветер и были развешены огромные оленьи рога, нас встретила официантка, пожилая внушительная особа в белоснежном переднике. Она торжественно провела нас в длинную холодную столовую, где мы оказались единственными посетителями. Зал был увешан оленьими головами, бычьими рогами и гигантскими рыбами, которые глазели на нас с полированных стен. На буфете стояла жалкая закуска — жилистая баранина и точно вылепленная из воска картошка; формочки бланманже, бледного и дрожащего; острый сыр и размякшее печенье. Шотландец-метрдотель, с длинной белой бородой и клетчатым пледом через плечо, стоял в отдалении; завидев нас, он по-кельтски презрительно бросил что-то на наш счет официантке, которая с суровым видом стояла теперь у нашего столика.