Порой Филипп в полном одиночестве переезжал в древнюю столицу Эги. Там он часами стоял, глядя на чистейшие снежинки, на погруженные в тишину леса голубых елей, на маленькую долину, откуда произошла его династия, и думал об Александре и его друзьях, скитающихся где-то по заледенелым северным краям.
Он будто воочию видел, как они ковыляют в метелях на своих вязнущих по брюхо в снегу конях, под ветром, треплющим их изодранные плащи, покрытые коркой льда. Он переводил взгляд на огромный каменный очаг, на крепкие дубовые поленья, пышущие жаром в древних стенах тронного зала, и представлял себе этих юношей, наваливающих гнилой валежник в случайном приюте, усталых, изможденных, не спящих всю ночь, опираясь на копье, когда волчий вой раздается слишком близко.
Стали приходить еще более тревожные сообщения. Александру и его спутникам не только удалось ценой тяжелейших лишений перенести зиму — их приняли как союзников некоторые племенные вожди, жившие вблизи македонских границ. Изгнанники порой принимали участие в междоусобных распрях диких племен, выслуживая на поле брани договор о дружбе с ними, а иногда даже подчиняли себе мелких вождей. Рано или поздно это начнет представлять собой угрозу македонскому престолу.
Нечто в этом юноше неодолимо очаровывало всех, кто общался с ним: мужчин, женщин и даже животных. Как объяснить тот факт, что Александру с первой же попытки удалось вскочить на того демона, позже названного Букефалом, и приручить его, как ягненка?
А как объяснить, что Перитас, зверь, способный одним движением челюстей перегрызть кабанью берцовую кость, томился без еды, часами пролеживая на дороге, по которой скрылся его хозяин?
А Лептина, эта девчонка, вытащенная из кошмара Пангея, — она каждый день приготавливала Александру ванну и стелила постель, словно он должен с минуты на минуту приехать. И ни с кем не разговаривала.
Филиппа также начали тревожить отношения с Эпирским царством, подрываемые Олимпиадой. Она все еще оставалась там, рядом с молодым монархом, ее братом. Злоба могла толкнуть царицу на все, лишь бы насолить мужу, расстроить его планы, как политические, так и семейные. Эпирский царь Александр оставался Филиппу другом, но определенно он искренне переживал за своего племянника, изгнанного и скитающегося в землях варваров. Требовалось привязать его к трону в Пелле более крепкими обязательствами и отрезать царицу с ее вредоносным влиянием. Это было единственным решением, а времени для его исполнения почти не оставалось.
Однажды Филипп послал за своей дочерью Клеопатрой — последней представительницей его первой семьи.