Девушка мгновенно помрачнела, в замешательстве повесила голову и задрожала, словно по всему ее телу вдруг прошел мороз. Этой ночью Александр слышал, как она кричит во сне на каком-то незнакомом языке.
***
С приходом весны многое изменилось. Царь Филипп озаботился, чтобы его сына получше узнали как в Македонии, так и вне ее. Он несколько раз представлял Александра перед строем войск и собирался даже взять его с собой в недолгие военные походы.
Для таких случаев он велел собственному оружейнику изготовить особенно красивые и дорогие доспехи специально для сына и велел Пармениону, чтобы тот разрешил царевичу, хотя и под охраной самых доблестных воинов, но все-таки встать в боевой строй, чтобы понюхать, как он выражался, запах крови.
Воины, шутя, звали Александра царем, а Филиппа — его полководцем, словно царь находился в подчинении у сына, и это доставляло монарху огромное удовольствие. Кроме того, Филипп приглашал художников, чтобы они изображали Александра, чеканили медали с его профилем, делали бюсты и рисунки на табличках. Все эти портреты вручались друзьям, а особенно — иноземным делегациям или послам из греческих городов на полуострове. В этих образах царевич всегда представлялся, согласно эллинским канонам, юношей с чистейшими чертами лица и развевающимися золотистыми волосами.
Молодой царевич с каждым днем все хорошел: благодаря более высокой от природы температуре тела на лице его не проявлялись дефекты, характерные для поры взросления. Его кожа оставалась безупречно гладкой и упругой и слегка румянилась на щеках и груди.
У него были густые, мягкие, волнистые волосы, большие выразительные глаза и характерная привычка слегка наклонять голову налево, что придавало взгляду особую пристальность, как будто он заглядывает прямо в душу собеседнику.
Однажды отец позвал сына к себе в кабинет — строгое помещение, где стены были покрыты полками, отчасти с документами из канцелярии, а отчасти — с любимыми литературными произведениями царя.
Александр немедленно явился, оставив за дверью Перитаса, который сопровождал его повсюду и даже спал с ним.
— Этот год очень важен, сын мой: это год, когда ты станешь мужчиной. — Филипп провел пальцами по его верхней губе. — Начинает пробиваться пушок, и у меня есть для тебя подарок.
Он достал из ящика самшитовую шкатулку с инкрустацией в виде шестнадцатиконечной звезды Аргеадов и протянул ее Александру. Открыв ее, юноша увидел остро отточенную бронзовую бритву и точильный брусок.
— Спасибо. Но мне не верится, что ты позвал меня за этим.