Девушка принялась прогуливаться по комнатам, приветствуя старых друзей и узнавая от них всевозможные новости и слухи. И тех и других хватало. Легко представить, какая поднимется буря, когда невероятное известие о свадьбе Дженис и Фрэнка выплывет на поверхность. История распространится по городу как снежный ком. В этом можно не сомневаться. И с каждым пересказом она будет обрастать все новыми и все более, дико-винными подробностями. Эбби с трудом уняла побежавшую по телу нервную дрожь.
Прошел почти час, прежде чем Флинн, наконец, освободился. Небрежно маневрируя среди гостей, он продвигался к ней через переполненную гостиную. Рукава белой рубашки еще оставались закатанными до локтя, но, по крайней мере, хоть догадался затянуть винного цвета галстук. Темно-серые брюки со стрелкой, правда, не обтягивали бедра, как джинсы, в которых он работал днем, но выглядели не менее привлекательно… Эбби вдруг поймала себя на том, что не может отвести взгляда от Флинна.
Если какой-нибудь посторонний наблюдатель в эту минуту наблюдал за ней, то, наверное, удивился, почему это Эбби Стэффорд неожиданно так заинтересовалась простым барменом. Девушка буквально заставила себя повернуться к нему спиной и принялась разглядывать акварель, висевшую над антикварным комодом.
Она кожей почувствовала, что Флинн подошел к ней и встал рядом, но продолжала неотрывно смотреть на картину. Все лучше, чем смотреть на него!
— Очаровательно, не правда ли? — раздался за спиной тихий голос, и Эбби едва не рассмеялась: именно таким выспренним тоном обычно говорят в художественных галереях. Но, что правда, то правда!
— Великолепно, — сдержанно согласилась она. — Для акварели она необычайно глубокая и насыщенная.
— Ты так думаешь? Впрочем, ее действительно на удивление высоко оценили. В прошлом году на фестивале искусств Чендлер-колледжа эта акварель получила награду Рейноддса, как «Лучшая на выставке». Поэтому и висит здесь.
— Вот как! — Она уставилась в угол картины, чтобы разглядеть табличку с фамилией художника, но ее закрывала от нее объемистая женщина в огромной шляпе с перьями. — И кто нарисовал ее?
— Я, — ответил Флинн. — Но хватит об искусстве. Ты хотела поболтать. Пока никто не видит, не улизнуть ли нам, на свежий воздух?
Прежде чем Эбби успела возразить, Флинн взял ее под локоть и вывел на террасу. По правде говоря, девушка и не сопротивлялась. Совершенно неожиданно в гостиной стало нестерпимо жарко.
Флинн, оказывается, рисовал! Фрэнк Грэйнджер пусть и не в лоб, но сказал ей об этом сегодня утром. А она, глядя на свежепокрашенные доски в доме Пауэллов, сделала поспешное и неверное заключение.