Немцы интуитивно чувствовали: если им удастся дополнить свои сухопутные силы — обладая прусскими дивизиями, самыми лучшими в мире и расквартированными в самом сердце Европы — мощным военно-морским флотом, то ударная сила германских вооружённых сил превзойдёт силы Британии.
Затем на первый план выступал вопрос о союзниках. С эпохи Бисмарка немцы осознавали, что, оказавшись зажатыми между «безнадёжными» французами и непредсказуемыми противоречивыми русскими, они попадут в весьма неприятное положение. При этом всеми силами следовало избегать длительной войны — если её придётся вести — на два фронта. Именно поэтому Бисмарк никогда не желал полного отчуждения от России. Но помехой на пути к русско-германскому сближению стояли неуклюжие антиславянские интриги австрийского партнёра на Балканах: Австро-Венгерская империя оказалась слабым довеском рейха, и германский генеральный штаб хорошо сознавал тяжесть этого бремени — и весьма сожалел о нём. «Мы намертво прикованы к трупу» — таков был крик души немецких генералов всего через несколько месяцев после начала войны (13). Но в то же время Австрия оставалась естественным союзником, поскольку с её помощью германский контроль простирался до юго-восточных окраин Европы, не говоря о том, что австрийцы говорили на превосходном немецком языке. Та декадентская Вена конца девятнадцатого века, хотя на её лице уже проступали явственные признаки углублявшегося упадка, была одним из авангардов, если не единственным авангардом «немецкого» художественного гения — тиглем изобретательности и мастерства, едва ли не равным Парижу, — и это тоже нельзя было сбрасывать со счётов.
Австрийцы говорили по-немецки, и пруссаки были убеждены, что в любом случае смогут успешно выиграть великую европейскую гонку. Они воображали, что смогут с лихвой восполнить военную слабость Габсбургской монархии. Эти надежды были полным заблуждением. Но пока рейх топтался на месте в своей нерешительности, Британия не теряла время.
К 1900 году британцам стало ясно, что рейх действительно сможет выдавить их из мировой политики. Германия может превзойти и подавить Британию и, воспользовавшись благоприятным (для рейха) — пусть даже и временным — параличом в европейских делах, обрушиться на Францию и вывести её из игры раз и навсегда, после чего взор Германского рейха обратится к России… Здесь было два варианта: Германия могла заманить Россию в тесный союз, в котором собиралась, естественно, играть доминирующую роль, либо Россию можно было постепенно подчинить мощью прусских армий. В любом из этих случаев британский кошмар становился не менее страшной явью. Если Россия и Германия объединяются в той или иной форме, то евразийское объятие становится реальностью: то есть в самом центре огромного материка возникнет монолитная евразийская империя, опирающаяся на огромную по численности славянскую армию и германский технический гений. Британская элита решила всеми силами не допустить такого развития событий, ибо такое потенциальное государственное образование создало бы смертельную угрозу превосходству Британской империи.