Опять же, в то время Петрусенко этот рассказ воспринял как нечто, в самом деле приключившееся с молодым человеком. Другое дело – был призрак или нет! Но что-то все же было… А вот теперь этот рассказ проявляется в ином свете: Замятин его придумал и рассказал Петрусенко, да и другим тоже, явно с какой-то своей целью… Викентий Павлович понимал, чувствовал, что разгадка именно в этом и он близко к ней, близко! Надо только поймать хотя бы самый кончик, ухватить!
– Викентий Павлович, это вы здесь, я не ошибся?
Петрусенко улыбнулся:
– Ты, Сережа, проявляешь явные способности сыщика! Сразу узнал мой халат!
За деревянной перегородкой раздался веселый смех Ермошина. Он, конечно же, видел и узнал махровый халат Петрусенко, переброшенный через край кабинки.
– Долго вам еще нежиться в сероводороде? – спросил он. – Хочу кое о чем с вами поговорить.
– Еще пятнадцать минут… Хочешь, ныряй в соседний бассейн и будем разговаривать – слышимость отличная! Или разговор конфиденциальный?
– Вот именно, – ответил Сергей. – Я подожду вас в аллее, на лавочке.
Когда Викентий Павлович вытерся досуха, причесался и, завернувшись в халат, вышел из кабины, Ермошин помахал ему рукой. Петрусенко сел рядом.
– Ты без Лизы? – спросил слегка удивленно.
– Она помогает матери в столовой, Грета выйдет только завтра.
– Я знаю, – кивнул Викентий Павлович.
Вчера Люся вместе с Эльзой навестили Грету в деревне, в доме ее отца. В больнице девушка пролежала три дня: особых повреждений у нее не было, самым сильным оказалось нервное потрясение. А теперь Грета еще очень переживала за Ганса – его судьба оставалась совершенно неизвестной. И все же она хотела уже завтра выйти на работу: во-первых, боялась потерять место, а во-вторых, надеялась, что это отвлечет ее от тяжелых мыслей.
Викентий Павлович вопросительно посмотрел на Сергея: авиатор явно был чем-то взволнован. Возможно, он хотел поговорить об Эльзе, или, как он называл девушку, – Лизе? Посоветоваться? Похоже, он готовился к серьезным переменам в своей жизни… Но Викентий Павлович ошибся – Ермошин заговорил совсем о другом.
– Викентий Павлович, вчера вы меня удивили, а сегодня, может быть, я удивлю вас. Впрочем, то, что я вспомнил, – это прямое следствие нашего с вами разговора…
Дело в том, что накануне вечером Петрусенко рассказал Ермошину о том, что человек, известный им как Виктоˆр Замятин, – некто совсем другой. Рассказал и о выводах доктора Шульца, и о своих предположениях. Ему, конечно же, вполне хватало одного советчика – собственной жены. Но неожиданно возникшее чувство тревоги и ощущение того, что может понадобиться помощник в расследовании, подтолкнули Петрусенко к разговору с Ермошиным. Уж если кому здесь и открываться, то, без сомнения, летчику! Викентий Павлович знал, что Ермошин верный и ответственный человек, а в его смелости сомневаться не приходилось.