– Тебе не говорили, что ты злой?
– Много раз. А умные всегда злые, добрыми только дураки бывают.
Президенты отвечали на вопросы журналистов. Горелик толкнул Мурада в бок:
– Идем выпьем. Больше не будет ничего интересного. Я заранее могу озвучить их ответы на любые вопросы. Кругом одни штампы. Мне поэтому нравится российский президент, он более живой, чем все остальные.
Они поднялись, вышли из зала и направились к бару, где было довольно много других журналистов и репортеров. Горелик взял две бутылки пива, протянул одну Мураду и прихватил два бумажных стакана.
– Вот теперь выпьем на похоронах нашей империи. Устроим ей достойные поминки, – предложил он, наливая себе пива. Мурад тоже налил в свой стакан. – А вообще, все здорово, – продолжал Горелик. – У меня дядя живет во Львове. Так ты не поверишь, он уже сорок с лишним лет после войны ждет, когда наконец распадется Советский Союз. Сейчас ему за семьдесят. Ненавидит «москалей» и все, что связано с Москвой. Они ведь в Польше жили, и он до сих пор помнит, как это тогда было. А потом пришла Красная армия, и все перевернулось. Хотя его не трогали, и вообще, репрессии обошли его стороной. Он работал в музыкальной школе, был настройщиком инструментов. Никогда не вмешивался в политику, но люто ненавидел советскую власть и все время ждал, когда она рухнет. Так и говорил мне с самого детства, что «не может та безбожна власть долго жити». Представляю, как он будет теперь радоваться.
– Он будет, – согласился Мурад, – а мы все?
– А мы тоже должны радоваться, – заметил Горелик, – избавились от тоталитаризма. Теперь можем говорить что хотим. Конечно, если есть что говорить. Можем ездить куда хотим. Конечно, если есть деньги. Можем делать что хотим. Конечно, если есть чем заниматься. В общем, у нас теперь свобода на все сто один процент. – Он допил пиво, вздохнул и посмотрел на Мурада: – О чем задумался?
– О себе. Меня тяжело ранили в Афганистане. Тогда зачем погибло столько ребят? И почему я должен был там оказаться? Какой такой интернациональный долг я там выполнял?
– Ты был там в качестве пушечного мяса для репрессивной советской машины, пытавшейся создать в этой стране форпост социализма, – цинично высказался Степан. – Но вообще, конечно, обидно. И умирать за эту страну было очень обидно, и вот так подставляться. Теперь все будет иначе.
– Вот здесь я с тобой не соглашусь, – возразил Мурад. – Будет еще хуже. Теперь мы независимые, значит, сами должны себя охранять и сражаться за свою независимость.
– Это да, – согласился Горелик, – только с одним отличием. Национальные элиты сегодня самоопределились. Теперь они дорвутся до богатств своих стран, начнут думать прежде всего о своих личных интересах. И защищать нужно будет не свои страны, а их интересы. Вот так, Мурад. Под этим солнцем не бывает ничего нового. Все старо как мир.