Арно ждал меня, по-прежнему лежа на диване. Он даже не переоделся — на нем была все та же майка с темными пятнами под мышками. При виде меня он вытаращил глаза, уронил на пол газету, которую читал, встал, приблизился ко мне, держа большие пальцы в карманах, и присвистнул: «Ну ни фига себе! У нас сегодня что, Рождество?» Его голос так и сочился сарказмом. У Арно было отвратительное настроение, но я на него не сердилась, понимая, что его измотала жара. «Не хочешь надеть пиджак? Просто чтобы доставить мне удовольствие?» — спросила я.
— Не хочу. Слишком жарко.
— Ну пожалуйста.
— Ладно, уговорила. Только тогда на голое тело. Устроит тебя такой расклад?
— Послушай, Арно, не упрямься. Мне хочется шикарно провести время. Ты вот вспомнил про Хемингуэя и водку, и я подумала, что… В общем, предлагаю перенестись в пятидесятые. Ни о чем не волноваться и пить до зари.
— Прекрасно. Только для этого совсем не обязательно наряжаться.
Он видел, что я обиделась, и пошел за пиджаком — единственным в его гардеробе коричневым вельветовым пиджаком с потертыми манжетами, купленным у старьевщика; он считал приобретение нового костюма пропагандой того образа жизни, который решительно отвергал. Сама я в шелковом платье, на каблуках и в мотоциклетном шлеме напоминала персонаж из футуристического фильма.
На улице нас сразу обдало теплым дыханием города, состоявшим из бензиновых паров и вони пищевых отбросов. Тишина казалась насыщенной нервной одышкой жителей столицы, отвыкших потеть. Чтобы вскарабкаться на «веспу», мне пришлось задрать платье чуть ли не до пупа. У меня за спиной словно выросли крылья; замечая, как пялятся на наш странный экипаж томящиеся в пробках автомобилисты, я с трудом удерживалась от того, чтобы не расхохотаться. Подъем на Монмартрский холм дался измученной «веспе» с трудом. На улице Лепик мотор попытался было заглохнуть, но Арно яростно нажал на акселератор: «Шевелись, старая кляча!» — и мы благополучно добрались до бара «Луна». В кои-то веки я обнаружила, что местечко мне нравится — лишенное примет времени, оно было в точности таким, каким я его себе представляла. В уютном полумраке теплыми пятнами светились небольшие настенные бра. Сколько, должно быть, здесь было жарким шепотом открыто сердечных тайн, сколько завязалось запретных союзов, сколько трепещущих рук нашли друг друга под столом!
Мы уселись в широкие кожаные кресла — в таких вполне мог сиживать Хемингуэй, хриплым голосом делая заказ на «Кровавую Мэри»: легенда гласит, что именно он изобрел этот коктейль, чтобы бдительная жена за запахом томатного сока не учуяла, что от него разит спиртным. Сейчас, кроме нас, здесь не было ни души. Заезженная джазовая пластинка непонятно для кого играла песенку тридцатых годов. К нам не торопясь подошел официант — пожилой дядька с черными волосами, приклеенными с помощью геля к острому черепу. Арно настоял на двух «Аврорах» — смеси шампанского, водки и клубничного ликера: «Мы же решили надраться, да? Ну так и нечего выпендриваться». Я согласно кивнула. Он, встрепенувшись, изменил заказ: не два коктейля, а четыре. «Подать одновременно?» — недоверчиво переспросил официант. Его длинное, землистого цвета лицо внизу заканчивалось узким прямым ртом, наводившим на мысль о перекладине креста. Он на миг замер, держа на весу ручку, словно надеялся, что мы передумаем. «Как пожелаете», — буркнул он наконец, одновременно пожав плечами и приподняв брови, и все так же, нога за ногу, потащился назад, к стойке.