Вся равнина слилась в громадную черную массу, над которой распростерлось темное, усеянное звездами небо. Жалобный звон цикад, казалось, убаюкивал теплый сумрак, а неумолчные голоса лягушек еще более страстно и резко раздирали ночную тишь.
Один за другим засыпали голуби на ветвях старых буков, похожих на две громадные мрачные тени. Иногда какая-нибудь из птиц вздрагивала, вынимала из-под крыла головку и тревожно вслушивалась в тихий ветерок, напоминавший ей свист соколиных крыльев. Но мерцающие сквозь листья мирные звезды успокаивали ее, и она вновь засыпала, убаюканная шепотом летней ночи.
Вороны
© Перевод Т. Поповой
Каждое утро, лишь начинало светать, на окраину городка, где унылая речушка лениво цедила свои зеленоватые воды, прилетала пара воронов. Вот уже шестьдесят лет эти две черные птицы ежедневно усаживались на свои места — самец на сухое тутовое дерево, а самка на тополь, прямо против мясной лавки, у деревянного мостика. Отсюда вороны своим хриплым карканьем приветствовали пробуждающийся город.
Если случалось, что мясник почему-то не открывал своей лавки или жена скорняка в обычное время не выходила из дому, чтобы выплеснуть в реку ведро помоев, вороны, потеряв терпение, издавали громкие, протяжные крики и раскачивались на ветвях, словно кланяясь.
Никто из людей не обращал на них внимания, разве что мальчишки изредка швыряли в них камнями. Но птицы знали всех обитателей близлежащих домов, полусгнившие деревянные стены которых темнели на заболоченном берегу. Постепенно в их памяти запечатлелись образы людей, проходивших по деревянному мостику или песчаной тропинкой вдоль реки. Они издали узнавали скорняка по запаху дубильной кислоты, который заставлял их кричать от возбуждения, знали косоротую старую деву Аницу, мясника, пекаря, секретаря консистории, которого они отличали от учителя по широкополой шляпе.
Прохладными летними утрами, когда речушка казалась прозрачной и неподвижной и в ней, как в зеркале, отражались серые деревянные крыши ветхих домишек, птицы чутко прислушивались, поджидая быстрый и глухой топот мулов, на которых мяснику привозили с бойни мясо. Стук окованных жестью досок, возгласы мясников, цоканье копыт по мостовой и запах свежего мяса притягивали их к мясной лавке, и они летали над ней, издавая нетерпеливые крики. А когда скорняк выносил кожи и развешивал их для просушки на поломанные перила моста, вороны не улетали с этого места целый день.
Набив свои желудки, они важно расхаживали по берегу или дремали на тополе, не тревожимые никем. Только палящее летнее солнце прогоняло воронов с зеленой верхушки дерева, где черные их тела казались двумя кусками угля. Тогда они спускались вниз к реке и пили воду, широко разевая клювы, под которыми, словно бороды, висели густые пучки перьев. А потом тяжело и медленно улетали в далекий сосновый бор, в свое огромное мрачное гнездо.