Войдя следом за ним, Люсьен приветствовал бабушку.
— Я очень рада видеть тебя, дорогой мальчик, — сказала герцогиня. — Хочу познакомить тебя с моей гостьей, о которой, я думаю, ты много слышал, но еще ни разу ее не видел.
— Да, мы никогда раньше не встречались.
Люсьен протянул руку. И улыбка, появившаяся на его лице, уничтожила следы разгульной жизни последних дней.
Герцог запоздало поцеловал бабушку в щеку и заметил:
— Я полагаю, ты потратила на Хиону целое состояние?
— Ты полагаешь правильно. Но мы с мисс Хионой собираемся потратить еще больше.
— Если, конечно, я могу себе это позволить, — сказала тихо Хиона, прежде чем герцог успел ответить.
В ответ на вопрос, который содержался в этой фразе, герцог взял ее под руку и повел к стеклянной двери террасы.
— Могу я оставить тебя с Люсьеном, бабушка? Пусть он тебя развлечет, а мне надо сообщить кое-что важное Хионе наедине.
— О, я как раз хочу послушать Люсьена, — ответила герцогиня и одарила внука такой улыбкой, перед которой никто не смог бы устоять, несмотря на ее преклонный возраст. — Мне очень жаль, что тебе пришлось так жестоко и без всякой необходимости страдать, — ласково сказала она.
Уводя Хиону из гостиной, герцог был уверен, что до их возвращения Люсьен выплеснет бабушке все свои несчастья, та посочувствует ему, проявит сострадание — это как раз то, что ему сейчас надо.
Знаток человеческих характеров, герцог понимал, что для Люсьена ожидание тяжелее, чем разочарование. Он ждет момента отмщения сэру Джарвису и Клэрибел.
Несомненно, они приставали к нему с расспросами — почему его больше не интересует Клэрибел и что с ним происходит.
Но в свое оправдание он ничего не мог им поведать.
«Ну бабушка его успокоит», — с надеждой подумал герцог.
Он провел Хиону через террасу вниз, в розарий, и они направились к беседке, укрытой жимолостью и розами.
Внутри беседки на скамейках лежали шелковые подушечки, приглашавшие отдохнуть. Они опустились на скамейку, и герцог, повернувшись к Хионе, вновь — в который раз! — отметил, что она не только одна из самых прелестных женщин, которых он когда-либо видел, но и самая необыкновенная из них. Вообще-то он немного побаивался, что стоит ей одеться по моде, как греческие черты, которые так ему нравились, исчезнут или будут едва заметными. Но вышло все наоборот: она стала еще больше походить на гречанку. Ее серые глаза, обращенные к нему, были полны обожания, которого ему так не хватало.
— Что вы хотели мне сказать? — еле слышно произнесла она.
— У меня кое-что для вас есть. — С этими словами герцог протянул бумаги, полученные от мистера Мидлтона перед отъездом из Лондона.