— Пожалуй. Работу Генштаба он знает превосходно, с ним я сработался. Только вот на какую должность? Потянул главное операционное управление, но по рекомендации Берии на нее назначен Штеменко.
— Пригласите на должность своего генерала по особым поручениям.
— Но это же понижение для него.
— Если вам сложно поговорить с ним на эту тему, позвольте мне. Колосов — генштабист, для него интересна работа на стыке политики и стратегии. Уверен, Михаил Александрович, он примет ваше предложение. У него есть еще одна причина вернуться в Москву, жена — успешная актриса.
— Не по этой ли причине и вы согласились на работу в Генштабе? Слышал, Лепешинская называет вас рыцарем без страха и упрека.
Антонов развел руками.
— Надеюсь, и я найду время побывать в Большом театре. Отпускаю вас домой.
— А вы?
— Позвоню Колосову, спрошу его мнение о возвращении в Москву. Потом кое-что надо записать.
Василевский не сказал, что он намерен записать. Тайно от Верховного он вносил в особую тетрадь наиболее важное в работе Ставки и хранил ее под семью печатями.
Оставшись один, Александр Михайлович созвонился со штабом Воронежского фронта. Получив согласие Колосова вернуться в Москву, позвонил жене:
— Не спишь?
— Как всегда.
— Сегодня не придется — разрешено отправиться домой. Тотчас же.
— Невероятно! Жду, жду тебя, как в весеннюю пору ласточка своего суженого.
— Ты имеешь в виду ту, что гнездится под крышей нашей дачи?
— Конечно.
— Это, дорогая, черные стрижи. Они отличаются от ласточек более быстрым лётом, позже прилетают и раньше улетают. Ласточки в большей мере птицы деревенские.
Подъехав к подъезду, Александр Михайлович, выйдя из машины, привычно козырнул охраннику. Тот признательно открыл дверь и пропустил маршала в парадное.
Едва вышел из лифта, в открытой двери увидел жену. Она стояла в проеме, счастливая от раннего возвращения мужа с работы. Обняв ее плечи, набравшие полноту, благодарно поцеловал.
— Устал? — сочувственно спросила жена.
— Немного есть. Но…
При всем доверии к жене Александр Михайлович ни разу ей не сказал, что более всего он устает от вспышек Верховного, когда тот не выбирает обтекаемые слова, тем более щадящего тона. От того и другого приходилось долго приходить в себя, но за год попривык.
Александр Михайлович прочитал много литературы об образе мышления и поведении военачальников. Среди них корректных были единицы. Но вежливость их не заменяла тех полководческих качеств, которые приносили победы. Видел и знал, сколько ошибок и промахов в военных делах допустил Сталин за два года. Тяжелых по своим последствиям. И все же, зная в подробностях всю сложность полководческой деятельности, какие сомнения верховные испытывают, принимая судьбоносные решения, он находил, что Сталин — лучший из политиков, который взвалил на себя всю полноту ответственности за судьбу страны. Опрометчивых решений он допустил целую цепь, порой упрямо не принимал разумные рекомендации. но в основе этого упрямства лежала не прихоть его, как Верховного, а задача не выпускать из рук ни управления страной, ни вооруженных сил. А это многого стоит! К сожалению, критики видят в его деятельности только лежащий на поверхности негатив. Позитив разглядеть сложнее. Для этого надо крепко и в подробностях знать те дела, которые проворачивает Верховный. И еще одна черта его ума и воли. Сколько руководителей стран и военачальников спасовали перед судом истории и потому не решились принять те смутно обнадеживающие решения, которые могли предотвратить гибель армии и страны. Сталин бывал в архитрудном положении, особенно в ходе сражений в Подмосковье. И все же ответственность за Москву не переложил ни на кого. Да, Жуков много сделал для ее спасения, но именно Сталин собрал силы, подобрал стойких генералов, решился провести контрнаступление, и оно изменило ход войны. Теперь, казалось бы, Сталину следовало согласиться с мнением Жукова — он отложил принятие решения о проведении битвы за Курский выступ. Несомненно, предложения Жукова лягут в основу директивы на летнюю кампанию, но позже, с учетом конкретных данных, которые будут получены к началу лета.