Они провели вместе несколько часов. На работе няня Нюся, как всегда, была бойкой и ловкой, а когда провожала Павла на вокзале, выглядела уже слабой и потерянной. Стояла у вагона, вытирала платочком глаза, благословляла в дорогу. Наказывала, чтобы порадовал детей своих и тетю Ханку гостинцами. Ну и, конечно, — чтоб не забывал, писал, приезжал…
Но больше Павел в Туранск не приехал, хотя к майским встречам рассылал ребятам обстоятельные письма. Как-то, прочитав одно из них, Рудик Одунский горестно сказал: «Чем дальше от того дня Победы, тем настоятельней нужда в наших встречах: будь то у фронтовиков или тыловиков, будь то у детей войны. Для многих молодых это, увы, похоже на представление, а нам без этого уже немыслимо жить»…
В 1985 году Одунский не сумел быть на встрече: дальнюю поездку не разрешили врачи из-за только что перенесенного инфаркта. За ним, как за ребенком, ухаживали его жена Люба и дочь Искра. Тетя Клава уже несколько лет как была на пенсии, сама недомогала и нуждалась в уходе. Забот и присмотра требовала и Полина Лазаревна. Хотя она заметно постарела, но никакая другая хворь, кроме прежней, к ней не приставала, Рудик удивлялся, сколь крепка она еще была и сколь подвижна, сколько в ней было жизни и поистине здорового духа. Мужчине такое вряд ли под силу, от невзгод он быстрее угаснет и духовно и физически.
Рудик не забыл старого цыгана Василия. Он в памяти остался навсегда. Возвращаясь из Туранска весной 1980-го, Одунский решил пересесть в Перми на скороходный «метеор» и по Каме добраться до города Чайковского, а там уж и снова на поезд. Очень потянуло в Асу — и объяснить себе не смог, откуда эта ностальгия боли. В Асе провел сутки. С трудом, среди выросших кварталов, разыскал домик, в котором когда-то так давно квартировал с цыганом Васей. Горбатая кривая хозяйка все еще была жива и держала дом с приживалкой, молодой, но слабоумной женщиной. Одунского хозяйка конечно же не признала и не особенно поверила, что этот немного тучный пожилой мужчина в очках и есть на самом деле тот самый тонюсенький мальчонка, который жил и голодал в этом доме вместе с беспутным цыганом. Цыгана Василия она помнила и сводила гостя на его могилку. Меж кладбищенских памятников и оградок быстро отыскала холмик с крестом и высокой черемухой. На вопрос, когда и кто обихаживает могилу Василия, старуха ничего не ответила, а вынула из сумки бутылку водки, два стаканчика, соленый огурец, два яйца и три пирожка. Постелила косынку и разложила все это. Вдвоем молча распили бутылку, остатки она выплеснула на холмик. Уходя, положила на самый верх пирожок и яйцо. Одунский в душе ей был благодарен. Посчитал себя обязанным и предложил ей двадцать пять рублей, которые она с охотой, но так же молча взяла.