Отца Сергия Булгакова я знал (как студент) уже больным, после освобождения Парижа американцами, в течение года. Он умер в 1945 г. Как духовник и духовный руководитель, он влиял на многих. Но мой «исторический» склад ума не воспринял софиологии. Критика о. Г. Флоровского (а также В.Н. Лосского) была для меня решающей. Философия «всеединства», восходящая к B.C. Соловьеву, представлялась мне слишком зависящей от немецкого идеализма девятнадцатого века, не входящей в рамки святоотеческого предания и мало отвечающей трагичности мирозданья и истории (революция, война).
Хотя Институт после войны несколько «оскудел» (мало студентов, отъезд Г. П. Федотова и о. Г. Флоровского в Америку), в нем можно было получить великолепное православное богословское образование. Для меня особенно важным оказалась евхаристическая экклезиология отца Николая Афанасьева.
Живя во Франции, где преобладало католичество, относившееся очень осторожно к Православию, русские богословы Сергиевского Подворья почти не имели возможности печататься по–французски. Русское издательство ИМКА–ПРЕСС печатало их труды в 500–1000 экземпляров, т. к. не было доступа к русским читателям. Зато профессора (и студенты) много участвовали в экуменических съездах англосаксонского мира. Это участие в экуменическом движении было основано — особенно в лице отца Георгия Флоровского — на строгой защите православных догматов. Через «парижан» Православие стало известно очень многим. Были и знаменательные встречи с более открытыми к Православию католическими богословами (отцами Конга–ром, Даниеяу, Буйе, Делюбаком и др.)т но — пока жив был папа Пий XII — собрания с католиками носили частный, даже полусекретный характер. Отношение католиков к Православию круто изменилось после созыва Второго Ватиканского Собора…
Какие причины побудили Вас покинуть Париж и переехать в Америку?
В конце пятидесятых годов жизнь Православного Парижа, несмотря на интеллектуальные возможности, казалась в православно–церковном смысле несколько безнадежной. Старшее поколение профессоров Института старело, и русскоязычных студентов не было. Молодое поколение богословов — к которому принадлежал и я — видело будущее преимущественно в утверждении ПРАВОСЛАВИЯ НА ЗАПАДЕ. К православию льнули многие, а эмигрантские церковные условия позволяли лишь богослужение на церковнославянском языке в полупустых церквах… Ставился вопрос: если Православие действительно есть истинная вера, то можно ли допустить, чтобы его судьба была связана с неизбежно умирающей русской эмиграцией? Этот вопрос ставили мы, но также и лучшие представители совсем маленькой «патриаршей» общины в Париже (В.Н. Лосский, Н. Успенский) Россия, конечно, была для всех нас герметически закрыта. Первым перебрался в Америку отец Г. Флоровский, а затем отец А. Шмемаи, С С. Верховской и значительно позже я (в 1959 г.).