Против такого понимания церковного авторитета на Западе восставали конциляристы с их идеей замены папства постоянным комитетом епископов — собором; Реформация в ее многообразных формах — от библейского фундаментализма до индивидуализма пятидесятников — и, наконец, в наши дни секуляризм (и христианский, и нехристианский) и многие другие антицерковные движения. Возвращаясь к А.С. Хомякову, интересно отметить, что он видит во всем этом западном развитии общий ему скептицизм; именно для того, чтобы бороться с сомнением, необходима защита внешнего авторитета — папы или Библии, и, следовательно, скепсис или сомнение всегда торжествуют, когда авторитет отсутствует[36].
Решения Второго Ватиканского собора[37], восстановившие элемент соборности в католичестве, ввели западное христианство в состояние кризиса. Движение по усилению римского авторитета, которое постоянно расширялось со времени раннего Средневековья до понтификата Пия XII включительно, было повернуто вспять папой Иоанном XXIII и его собором. Однако еще не ясно, в каком направлении и как далеко сможет пойти Римско–католическая Церковь, не отрекаясь от самого принципа, на котором основывалось се прежнее развитие, ибо принцип этот остается нерушимым в соборном постановлении «О Церкви». Римский Первосвященник остается высшим и внешним критерием церковного единства и непогрешимости. Коллегия епископов зависит от папы, а он в конечном счете не зависит от коллегии и, таким образом, остается окончательным и высшим «гарантом» церковной истины.
Если православное богословие может что–то внести в нынешний экуменический диалог, то вклад этот должен состоять в выявлении и объяснении вспомогательного характера авторитета. Не авторитет делает Церковь Церковью, а Святой Дух, действующий в ней как в Теле Христовом, реализующий сакраментальное присутствие Самого Христа среди людей и в людях. Авторитет — епископы, соборы, Священное Писание, Предание — только выражение этого присутствия. Авторитет не заменяет собою цель человеческой жизни во Христе — познавать, обретать Царство Божие и свободно жить в нем, уже явленном, но еще и грядущем как конечное завершение всего.
И это не эмоциональность, не субъективизм, не мистицизм, не индивидуализм. Как раз наоборот: личный опыт — это общение святых, составляющее Церковь и предполагающее открытость, любовь и самоотречение в рамках сакраментально–иерархической структуры, а не только интеллектуальное знание. На вопрос «Откуда я знаю?» нет иного христианского ответа, кроме: Приди и виждь.