Все это, конечно, может показаться сильным упрощением; но не отражает ли это то, что чувствуют многие православные, стремящиеся вообще уйти из экуменических «авантюр» и просто самим наслаждаться в православном богослужении прекрасным предвкушением грядущего Царства? Эта реакция естественна для тех, кто не может согласиться ни с тем, ни с другим полюсом современного западного христианства.
Я, конечно, не собираюсь закончить на этой пессимистической ноте. Я думаю, что выход из диалога есть не что иное, как отказ от своей «кафолической» ответственности. Но я хочу подчеркнуть, что между соборной экклезиологией Православия и идеей Первого Ватиканского собора о непогрешимости стоял вопрос именно авторитета, который и должен был бы тогда стать предметом обсуждения. Но после шестидесятых годов произошли некоторые изменения. Обсуждение папского главенства и церковного авторитета стало невозможным вне связи с самим содержанием христианского благовестия. Ибо если содержание это уже не гарантируется никаким «авторитетом», то оно должно сохраняться общим знанием и верностью ему всей Церкви. Самая цель христианской жизни, а по существу, и экуменического движения, заключается в том, чтобы сделать всецелую Истину христианского опыта всегда доступной в христианской общине. Именно общая верность этому опыту и делает Церковь действительно единой.
Само слово «кафоличность» сравнительно недавнего происхождения. Святоотеческое и вероисповедное Предание знает только прилагательное «кафолический» и провозглашает нашу веру в Кафолическую Церковь (кавоАдкг| еккХтрих). Понятие «кафоличность» отражает озабоченность абстрактными идеями, тогда как настоящим предметом богословствования является сама Церковь. Может быть, если бы святые отцы разработали особую ветвь богословской науки под названием «экклезиология» (как это сделало современное богословие), то они стали бы употреблять термин «кафоличность» как абстракцию или обобщение прилагательного «кафолический», так же как они говорили о Божестве (беотгц;), человечестве (ctvep(orc6tT>;) и т. д., определяя ипостасное единство.
Тем не менее факт тот, что святоотеческая мысль избегает говорить о свойствах Церкви in abstracto. У святых отцов также отсутствует стремление ипостасироватъ или объективировать саму Церковь. Когда они говорили о Кафолической Церкви, то прежде всего имели в виду Церковь как Тело Христово и Храм Святого Духа. Все четыре прилагательных, которые описывают Церковь в нашем Символе веры, включая и прилагательное «кафолическая» («соборная»), относятся к Божественной природе Церкви, т. е. к присутствию Христа и Духа Святого в мире. В святоотеческое время Церковь не была предметом отвлеченных умствований или даже споров (кроме как во втором и третьем веках); она была жизненным контекстом всего богословия. Всем нам известно, что это, к сожалению, больше не так. В экуменическом движении природа и бытие Церкви понимаются различными христианскими группами по–разному. И даже в современном православном богословии странное расчленение понятий и областей (чаще всего воспринятое от Запада) привело к некоему расколу между Церковью и богословием, и раскол этот лежит в основе того глубокого кризиса, который переживают теперь и Церковь, и богословие.