Метагалактика 1992 № 1 (Потапов, Андрюхин) - страница 72

Льдинка тревоги кольнула в сердце.

— НЕ НАДО! — Получилось громче, чем следовало. — Я видел уже, у меня есть, — стараясь загладить ошибку, незнакомым сиплым голосом добавил Славка. — Хорошая фотография… Слушай, а что сегодня задали?

Сашок, не заметив подвоха, расстегнул портфель, вытащил дневник с тетрадками. Показал все, объяснил. Он настоящий друг, Сашок.

Когда он собрался домой, Славка встал с кровати (голова уже не кружилась), проводил его до входной двери. В прихожей после вчерашнего были постелены газеты и пахло гарью. НИЧЕГО НЕ ВЫШЛО У ТЕБЯ, КАРЛИК, весело подумал Славка. НИЧЕГО НЕ СЛУЧИЛОСЬ. И НЕ СЛУЧИТСЯ.

Он вошел к себе и только сейчас заметил, что Сашкин дневник все еще лежит на столе. Славка схватил его, чтобы броситься вдогонку и отдать хозяину, но в этот момент какой-то листок выскользнул из страниц. Славке показалось… Он поднял листок.

Да, ему не показалось. Это действительно фотография. Та самая, только без Пятна. Очень хорошая фотография. ИВАНОВ САША, ВОРОНИН СЛА… Он провел сухим шершавым языком по верхней губе. Опухоль не прошла.

И НЕ ПРОЙДЕТ. Потому что у того, сфотографированного Славки нарисованы усы. Чуть заметно, простым карандашом.

Виктор Потапов

СНЫ ОБ АТЛАНТИДЕ

(Триптих)

Третий рассказ Аэлиты

Литературно-историческая фантазия

Примерно год тому назад мне пришлось по делам редакции ненадолго выехать в один из районных центров Приуралья. Остановился я у старого знакомого одного из наших сотрудников. Обычное дело: небольшая посылка из столицы в обмен на недолгое, но искреннее провинциальное гостеприимство.

Хозяин мой, Леонид Дмитриевич Калашников, оказался бывшим школьным учителем истории. Быстро преодолев первую неловкость и покончив с разговорами типа «а у вас — а у нас», мы перешли на более близкие сердцу темы. К моему удивлению, Леонид Дмитриевич оказался большим любителем фантастики. Меня это искренне обрадовало, потому что я сам с детства страдаю тем же недугом.

Беседуя о фантастической литературе, мы вспомнили двадцатые годы: Берроуза, Айхакера, Пьера Бенуа, «Аэлиту» Толстого. «Аэлита» с детства была моим любимым романом, и я тут же высказал Калашникову свое мнение, что, по-моему, и сейчас мало кто способен создать подобный шедевр, нарисовать такой неправдоподобный, но заставляющий верить в свою реальность мир. И даже рассказы Аэлиты о расцвете и гибели Атлантиды, заимствованные Толстым у оккультистов, в которых мало что осталось от истинной истории человечества, звучат в романе так убедительно, как, может быть не звучат теории настоящих ученых.