Правда, он был дорог ей, но она не любила его.
С этим открытием мир как будто опустел для нее; последняя иллюзия исчезала, унося с собой все довольство жизнью и весь ее уют.
Ее охватило чувство бесконечной беспомощности. В одно и то же время ей казалось, что она жила много лет назад и имела весь опыт прожитых годов и вместе с тем была еще очень, очень молода.
Сидя на кушетке, она неожиданно уронила голову на руки. На сердце у нее было настоящее горе — горе и пустота.
Так, с опущенным на простертые руки лицом, увидел ее с террасы Тедди; он стоял там, стиснув руки, с сильно бьющимся сердцем.
Леонора ожидала Тедди у своего окна и увидела, как он остановился; слабый, отраженный из комнаты Филиппы свет осветил его лицо, на котором были обожание и мука. Сощурив глаза, Леонора следила за Тедди с яростью в сердце. Решение заставить его жениться на ней еще крепче созрело в ее мозгу. Теперь он женится; она окончательно это решила, и Ланчестер и его богатство утратили всякую цену. Покорный Тедди был слишком легкой добычей; Тедди ускользающий стоил дороже. Леонору никогда не прельщало то, что она имела, а лишь то, на что она не могла претендовать, или что было трудно достижимо. Она поехала в Фонтелон единственно потому, что подозревала то, в чем убедилась теперь.
Но даже она не могла ожидать, чтобы Тедди вдруг бесшумно двинулся вперед и исчез в комнате Филиппы. Легкая улыбка промелькнула и замерла на ее лице.
Тедди остановился на пороге и умоляюще поднял руку. Вдруг он услышал тихое, заглушенное рыдание, и этот слабый звук притянул его, как магнит.
Он опустился на колени перед Филиппой и обвил ее руками.
— Не плачь, моя красавица, не плачь, не плачь… Это только я, Тедди, — я увидал тебя с террасы. Я сейчас уйду; я здесь, только чтобы утешить тебя…
Филиппа шевельнулась в его объятиях, стараясь тихонько оттолкнуть его, но он крепко сжал ее, и голос его страстно умолял:
— Только один раз… почувствовать твою близость… только на одно мгновение поверить, что все, о чем я мечтал, к чему стремился, — исполнилось! Я знаю, что этого нет, — мгновение пройдет, и я снова буду за стеной, вне твоей жизни…
Она почувствовала легкое прикосновение его склоненной головы к ее груди и горячие трепетные поцелуи на своей руке, лежавшей рядом с его рукой.
Он оправдывался перед ней с отчаянием и обожанием:
— А позже, что бы тебе ни сказали, что бы ты ни услышала, думай только одно обо мне: «Все лучшее, что он имел, единственную, настоящую любовь его души и сердца — он положил к моим ногам». Это правда, Филь, правда; я вырос, любя тебя, я буду любить тебя, когда буду прахом. Ты не любила меня, я всегда это знал, но я не мог перестать любить… А ты… я тоже был дорог тебе… немножко?