Они встретились в танцевальном зале «Мажестика», куда Филиппа пошла с отчаяния и где полковник Баррон сразу же пригласил ее пообедать с ним.
Зайдя в зал, Арчи увидел ее, смеющуюся, казавшуюся веселой и вполне счастливой.
Он танцевал с леди Рэллин сзади нее, не глядя на нее, сознавая всем своим существом острое унижение, что это — его работа, его профессия и что женщина, которую он любит, видит его в роли платного танцора, которому женщины суют в руку чаевые!
Леди Рэллин продолжала свою бессвязную болтовню, многозначительно сжимая его руку своими унизанными кольцами пухлыми пальцами, чтобы придать особое значение какому-нибудь пустому замечанию.
А Арчи в это время думал о том, как он приехал в Марсель искать работу, как ему не удавалось ее найти, как он все же остался там, занимаясь чем угодно: был проводником, исполнял какую-то работу в одной типографии, — словом, ни от чего не отказывался, кроме тяжелой работы, потому что его плечо не совсем еще зажило.
До этого вечера он не стыдился быть платным танцором, но теперь озлобление, жгучая боль и унижение, доводившие его до отчаяния, овладели им. Он говорил себе, что похож на дешевую марионетку, пляшущую перед презирающей ее толпой, что он жалкий «gigolo», один из того круга на Ривьере, который кормится за счет женских слабостей и в котором каждый слишком хорошо одет, преувеличенно вежлив, но скверно воспитан и хам в душе.
Он был бы в состоянии ударить леди Рэллин за то, что она улыбается ему прямо в лицо, и за ее сентиментальное: «Что с вами, милый Арчи? Скажите мне… скажите своей Лотти!»
Скажите Лотти!
Когда-то он был способен смеяться над этим, его это искренне забавляло! Теперь же эти слова, этот тон звучали оскорблением его мужского достоинства.
А Филиппа сидела здесь, глядя на него, как он скачет и вертится и как он продает себя за сто франков в вечер!
Он растравлял себя мыслью: «Она все поняла и презирает меня!»
Его профессия, пока он не любил Филиппу, его даже не трогала. Он не задумывался над ней и вполне приспособился: был бодр, делал сбережения, жил для будущего, когда он будет свободен и будет работать, чтобы стать на путь к богатству.
Но когда Арчи становилось невмоготу, Форд, угрюмый и вечно недовольный, старался привить ему свою точку зрения:
— Потерпи, это — только средство к достижению цели, ужасно неприятное средство, но я уверяю тебя, что близится конец.
Без сомнения, он был сумасшедшим, безумным, когда признался Филиппе в своей любви, строил планы женитьбы на ней и заставил ее отказаться от тех денег.
А что он мог ей предложить взамен? Он даже не мог купить ей цветов, которые ей преподносили другие мужчины, или подарить ей какую-нибудь мелочь вроде дорогих конфет или английских журналов. Все, что он мог сделать для нее, это только оплатить ее комнату и услуги.