— Я ненавижу отели, — сказал Джервэз, и Филиппа, побывав на взятой им вилле, осталась в восторге от нее.
Стены ее были светло-лимонного цвета с оранжевыми маркизами; там был фонтан, несколько пальм, кусты мимозы, распространявшие в воздухе свое благоухание, веранда с обвитыми жасмином деревянными колоннами, а в конце сада
— Средиземное море, невыразимо голубое и спокойное.
Филиппа полюбила этот городок, его забавное, маленькое, чванливое казино со швейцарами-неграми, извилистую дорогу в Ниццу, оливковые рощи на далеких склонах гор, напоенное ароматом спокойствие вокруг…
— Здесь восхитительно! Это чудесное место! — говорила она и желала купаться, желала бывать на скачках, желала ездить верхом, желала лазить повсюду.
Джервэз находил миниатюрные игорные залы скучными до смерти, но Филиппа, побледневшая, с блестящими глазами, в первый раз в жизни играя в баккара, была охвачена азартом. Джервэз стоял обычно за нею, объясняя игру, лениво забавляясь, довольный, потому что она была довольна, но героически подавляя зевок за зевком.
— Там, в залах, ужасно испорченный воздух, дорогая, — говорил он Филиппе за завтраком на веранде.
— А ты знаешь, этот блондин, без подбородка и с моноклем, выиграл вчера шестьдесят восемь тысяч франков! — отвечала мечтательно Филиппа.
— Я возьму тебя в Монте-Карло, — обещал, посмеиваясь, Джервэз.
В казино они встретили уйму знакомых, и Филиппа провела вечер, играя и танцуя.
— Нравится? — спросил Джервэз на обратном пути.
— О, я в восторге! Обещала Фордайсам, что мы будем завтра с ними обедать, а Генри Фордайс будет учить меня шимми.
Джервэз, которому вначале было интересно наблюдать Филиппу в роли хозяйки дома, почувствовал себя бесконечно усталым через неделю-другую приемов с коктейлями, внезапными пикниками или непринужденными танцами на вилле; казалось, что он видел Филиппу лишь тогда, когда она, совсем обессиленная, очаровательно улыбаясь, шла спать или когда она, свежая, как само утро, весело насвистывая, бежала с ним наперегонки в ванную.
Приехали Фелисити и Сэм и почти ежедневно куда-нибудь уводили с собой Филиппу.
— Как тебе нравится замужество? — спросила, лукаво улыбаясь, Фелисити, когда они однажды очутились наедине.
Филиппа зарделась. Краска разлилась у нее по лицу и груди.
— Я… я совершенно счастлива.
Ни за какие блага мира не стала бы она говорить о Джервэзе с кем бы то ни было; замужество может быть иногда сложной штукой, но если оно и не влечет за собой чего-нибудь иного, то, во всяком случае, требует лояльности. Фелисити в первый раз показалась ей вульгарной.