Она улыбнулась своей добродушной улыбкой и ушла.
На Тедди эта «неделя свободы», как он говорил, оказала большое влияние. Целых семь дней он провел возле Филиппы, часто наедине с нею, он незаметно изменился, изменились его манеры — он танцевал с нею с блестящими глазами, и экстаз сквозил в каждом его движении и взгляде.
Это был его последний вечер, и ему хотелось использовать каждое его мгновение.
А затем Филиппа пригласила его в Фонтелон на Рождество… через каких-нибудь три недели…
Он ей как-то сказал:
— Филь, мне ужасно хотелось бы снова повидать Фонтелон — правда, это смело с моей стороны? Но не будьте строги со мной! А на Новый год я буду у Хэрренсов, в пяти милях от вас!
Филиппа рассмеялась и сказала:
— Конечно, вы должны приехать. Давайте проверим даты…
Их вызывали без конца. Джервэз выждал, пока они три раза повторяли танец; потом встал и пошел искать зеленую комнату.
В ней были Филиппа и Тедди, Леонора Ланчестер и Камуаз, которая должна была сейчас петь.
Когда вошел Джервэз, Филиппа воскликнула:
— Джервэз, дорогой, почему ты не телеграфировал?
Он поцеловал ее, удержал ее руку, кивнул остальным, заметив внезапную бледность Тедди, его страдающий вид…
«Будь он проклят!» — с горечью подумал Джервэз. Он увел Филиппу переодеться.
— Ты простудишься, дорогая!
По дороге в ее комнату он внимательно наблюдал за нею. Она выглядела слегка усталой, но была полна интереса к его поездке, его новостям и озабочена тем, как он себя чувствовал в пути.
— Чувствовала мое отсутствие? — спросил он ее, когда они уже были дома.
— Ну, еще бы! Кексон на кого-то наехал, и мне пришлось объясняться с полицией… он не был виноват. В самом деле, никто и не думает использовать островки в парке, а ведь так трудно что-нибудь видеть в сгущающихся сумерках…
— Тебе не повезло, дорогая! Я постараюсь завтра все уладить. Но я надеялся, что я тебе нужен не только как лицо, умеющее хорошо объясняться с полицейскими.
— Ты не… ты не сердишься на меня за что-нибудь? — серьезно спросила Филиппа. — Что-то в тебе изменилось… немного, как если бы ты стал более далеким…
— К чему ты клонишь? — поддразнил ее Джервэз, хотя за его шуткой было мало веселья. — Ты ведь знаешь, дорогая: «Qui s'excuse…»
Потом он ее неожиданно обнял и начал целовать, сначала под настроением горькой обиды, а затем, как всегда, ее очарование разогнало его ревность, его полустрах, не оставив места ни для чего, кроме любви.
— Моя жена, — шептал он, прильнув устами к ее устам, — моя…
Секретарь Джервэза, стройный, сильный и в высшей степени симпатичный на вид молодой человек, принес ему список гостей, приглашенных на Рождество. Его взгляд упал прежде всего на имя Тедди Мастерса.