И, слегка прижавшись к нему, она спросила:
— Значит, ты действительно меня любишь?.. О дорогой мой…
— Я буду беречь тебя, — стойко ответил Тедди, между тем как его сердце замирало от ужаса. Ему придется жениться на ней… и там, в Кении, он никогда не будет свободен…
Вслух он сказал:
— Никакой скандал тебя не коснется… мы уже будем в Кении, когда это разразится. Я сейчас же напишу Майлсу.
— Поддержи меня немного не только тогда, но и теперь, — прошептала Леонора. — Ты мне так нужен…
Тедди еще раз провел влажным языком по губам.
— Клянусь, что я тебя не покину, — сказал он.
Вернувшись к себе, Леонора глубоко вздохнула. Тедди был ненадежен, ох ненадежен! Она тихо засмеялась: она и теперь льстила себе! Она уж почти потеряла его… но теперь он вернулся к ней, и нечего было опасаться невнимания с его стороны в течение последних дней ее пребывания в Фонтелоне.
Сидя перёд зеркалом, она принялась рассматривать положение со всех сторон. Что, если ей не удастся загладить все перед Диком, что, если она поедет в Кению?
По вульгарному, но образному выражению Дика, она «засолила про запас» за время своего замужества, по крайней мере, пятьдесят тысяч, и, кроме того, у нее были драгоценности… а Тедди был молод, и она была страшно увлечена им… и он, конечно, женится на ней. Жизнь с Диком была, во всяком случае, довольно непривлекательна… Как жена Тедди она будет счастливее. А кто теперь обращает внимание на развод? Она все это обдумает не спеша. Тедди нуждался в хорошей встряске — и он получил ее!
Тедди тоже сидел задумавшись.
Майлс никогда не простит ему, так же, как отец, а Филь поверит самому худшему… Почему бы нет?
А он только что был действительно счастлив!
Он вдруг опустил голову на ручку кресла.
Пусть жизнь течет, минуя нас,
Волна вслед за волной;
Пусть кроет темная вода,
Я буду смел…
— Алло, Тедди, — сказал Джервэз, — ты неважно выглядишь. В чем дело?
— Он влюблен, — усмехнулся Маунтли. — Безнадежное дело, а?
— Совершенно безнадежное, — согласился Тедди, продолжая пить.
Он и так уже выпил лишнее. Он сознавал только, что ему хотелось забыться, и он решил, что это лучшее. Маунтли был, во всяком случае, дурак… со своей идиотской «безнадежной любовью». Зачем было трубить об этом повсюду? Каждый человек имел право беречь свою святыню в душе.
— Замолчи, — неожиданно обернулся он к Маунтли и добавил грустно, мотнув головой по направлению к Джервэзу: — Да еще при нем!
Для Маунтли это ничего не значило, и он только расхохотался. Но слова и движение головы Тедди заставили ярко вспыхнуть огонь, тлевший в душе Джервэза.