Когда я вошел в «Альгамбру», Гэса там еще не было. Официант принес мне мой бесплатный ланч, и, управившись с ним, я взял кисть и краски, взобрался на шаткую стремянку и занялся росписью. Гэс появился только через час. Сел за столик и молча наблюдал за моей работой.
— Что же ты молчишь? — не выдержал наконец я.
— К сожалению. Мак, ничего хорошего.
— Но хоть что-то прояснилось?
— Да, действительно, как я и припоминал, были такие канатоходцы супруги Эплтон. С 1914 года они выступали у Хаммерстайна. А в 22-м оба разбились, вроде бы лопнул канат… Так что, старина, никакой девчонки быть не может. Она сейчас была бы уже взрослой тетей.
Несколько секунд мы молча глядели друг на друга — я сверху, Гэс снизу, — но тут к нему подошел официант с подносом, и я вернулся к своей росписи. Минут через десять я снова услышал его голос:
— А что, красиво получается.
Я обернулся. Гэс сидел, отодвинув пустую тарелку, и, потягивая пиво из кружки, разглядывал расписанную мною стену. И я решил сделать перерыв. Слез со стремянки и уселся рядом с ним. Это было для меня важно — услышать отзыв одного из завсегдатаев ресторанчика, как бы увидеть сделанное его глазами.
Юные красавицы, которых я изобразил, расположились на травке под деревьями, на берегу озера, о чем-то непринужденно болтая. Можно было предположить, что они собираются купаться, но, Боже упаси, ни одна с себя пока что ничего не сняла. Словом, выглядели они вполне пристойно, хотя в то же время и достаточно соблазнительно — это была та золотая середина, которая должна была прийтись по вкусу хозяину ресторана, да и Гэсу тоже. Последний уже успел поделиться со мной своими требованиями к живописи.
— Пусть художник рисует все, как в жизни, но только повкусней и поприманчивей, — говорил он. — Чтоб, понимаешь ли, раздразнить аппетит. Чтоб я почувствовал, что чего-то не добрал и толком не распробовал, — и поспешил добрать, пока не поздно.
Неожиданно Гэс приподнялся со стула и указал пальцем на одну из женских фигур:
— А с этой что стряслось?
— Что ты там увидел? — не понял я.
— Да она ж у тебя как утопленница.
— С чего ты взял… — запротестовал я, но, вглядевшись, тут же осекся: он действительно углядел мою промашку.
Эта девушка, возлежавшая на боку у самой воды, оказалась в тени дерева, и оттого лицо ее приобрело словно бы зеленоватый оттенок, а темные волосы казались влажными — будто ее и впрямь только что извлекли из озера… Я схватил краски и поспешил к стремянке. Но и после того, как лицо и волосы юной особы были приведены в порядок, я, увы, не ощутил удовлетворения, хотя никому бы на свете в этом не признался. То была моя маленькая тайна: я попытался придать девушке черты Дженни — завтрашней Дженни, какой она стала бы повзрослев. Попытался, но теперь уже ясно видел, что из этого ничего не вышло.