— А у вас есть с кем играть? — спросила девочка.
— Нет, — честно признался я.
Мне показалось, в глазах ее мелькнуло сочувствие и в то же время она словно бы обрадовалась, что мне не с кем играть, кроме как с ней. Это заставило меня улыбнуться. «Наконец-то кому-то нужен в этом городе…» Тут рядом с дорожкой обнаружилась прокопанная кем-то канава, и Дженни поскакала вдоль нее на одной ножке.
— А я знаю песенку, — сказала она, когда канава кончилась. — Хотите послушать?
И не дожидаясь моего ответа, глядя на меня из-под капора, запела негромким, чистым, как ручеек, голоском почти без мотива:
Откуда к вам пришла я,
Никто-никто не знает.
И с песенкою этой
Иду-бреду по свету.
Ветер задувает,
Тучки проплывают,
И никто не знает.
Сам не знаю, что меня поразило в этой песенке, такой же неожиданной, как ее исполнительница. Я думал, что услышу какую-нибудь детскую считалку или распеваемый на каждом углу шлягер — про любовь и разлуку, или что-то в этом роде.
— Кто тебя научил? — удивленно спросил я.
— Никто, — помотала головой девочка. — Это просто песенка.
Мы прошли еще немного в полном молчании, двое одиноких в покинутом всеми парке. Наползающая тьма словно придвигала нас ближе друг к другу, все плотнее отгораживая и от мокрых голых деревьев, и от пригасающих звуков вечернего города. Миновав последнюю площадку, я остановился — дальше мой путь лежал налево, к западным воротам парка.
— Ну, пока, — проговорил я, протягивая руку. — Мне — вон туда.
— До свидания. — Ее рукопожатие было по-взрослому степенным. — А вы любите загадывать желания?
— Пробовал, — усмехнулся я. — Только что-то никогда не сбываются. А у тебя?
— Хочу, чтобы сбылось.
— И какое же у тебя желание?
— Чтобы вы подождали, пока я подрасту, — очень серьезно сказала она. — Подождете?..
Она не стала ждать ответа — повернулась и зашагала по дорожке, ведущей к улице. Я стоял, глядя ей вслед, пока она не скрылась из виду.
Дома, в своей тесной «студии» в Вест-Сайде я разогрел на газе банку консервированного супа и съел его с куском хлеба и ломтиком сыра. Это был одновременно и обед и ужин. Желудок тянуло, однако я почувствовал себя бодрее. И занялся тем же, чем занимался почти каждый вечер: достал из папки свои не востребованные миром творения, расставил их на полу, прислонив к стене, и стал рассматривать.
Со всех листов глядела на меня Новая Англия — пейзажи полуострова Кейп-Код, старинные дома, церкви, рыбацкие суда… Все больше акварели, однако было среди них и несколько черно-белых рисунков. Но ни на одном из листов не было города, в котором я сейчас жил. Да, Нью-Йорк у данного художника начисто отсутствовал — странно, что никогда прежде я об этом не задумывался…