Иду-бреду по свету.
И с благодарным удивлением взглянув на меня, она подхватила:
Ветер задувает,
Тучки проплывают,
И лишь Бог все знает.
— Ты пела тогда иначе, — возразил я. — «И никто не знает».
— Никто, — кивнула она. — Но Он знает. — И ее теплые родные губы прижались к моим губам.
…Потом мы бродили по леску в зеленой весенней тишине, нарушаемой лишь пением птиц. Возле маленького ручья мы набрели на целую семейку прячущихся в траве фиалок, и Дженни стала их собирать.
— Это тебе на память, — сказала она, вручая мне букетик.
Солнце уже клонилось к горизонту, тени деревьев удлинились, стало прохладно. И мы двинулись к машине, к заждавшемуся нас Гэсу.
У меня был день, до краев налитый счастьем, и какие бы беды ни обрушивались потом, мне хватит его до конца жизни. Чистого, ничем не замутненного счастья, какое выпадает на долю лишь немногих мужчин и женщин. Ибо дали даже самой светлой любви рано или поздно начинает застилать туман житейских мелочей и взаимных обид. А наше щемяще короткое счастье, радость наших встреч не омрачило ни единое облачко. До тех пор, пока не разразилось…
Дженни должна была отплыть утром на борту «Мавритании» (так странно было услышать, что она будет пассажиркой ныне уже не существующего судна). И по молчаливому уговору мы ни разу не заговорили о том, где она проведет эту ночь. Само собой разумелось, что она останется у меня.
Мы поужинали в «Альгамбре», выбрав столик, откуда лучше всего была видна моя роспись (и надо ли добавлять, что она ей понравилась). А потом мы вышли на вечернюю улицу и не спеша направились домой. Солнце давно зашло, но сумерки были еще полупрозрачны, и небо на западе изумрудно светилось. Первая звезда затеплилась над затихающим городом.
И я задал Дженни вопрос, не дававший мне покоя: она ли стояла тогда в галерее, перед картиной Элен Сойер, закрыв лицо руками?
— Да, это была я, — подтвердила Дженни. — Тебе не померещилось.
— Но почему же ты плакала?
— Сама не знаю… Понимаешь, там, на картине была река. Я даже запомнила ее название: Пэмит. Просто река и крутой берег. И вдруг мне показалось, что я откуда-то знаю это место и с ним связано что-то зловещее. И стало так тяжко на душе, что навернулись слезы… Да, я хотела подойти к тебе, но не могла: уже надо было возвращаться. И понимаешь, каждый раз, когда мне вспоминалась потом та река на картине, — сжимало сердце. Даже вот сейчас… — Она зябко передернула плечами. — Лучше б ты не спрашивал меня об этом.
— Наоборот, — сказал я и взял ее за руку. — Сейчас расскажу тебе про эту речку, которую, знаю как свои пять пальцев, и вот увидишь, глупышка, все твои страхи рассеются. Пэмит — самая спокойная и безобидная речка из всех впадающих в залив там, на Кейп-Коде. И такая неглубокая, что утонуть в ней почти невозможно. Даже маленькие ребятишки безбоязненно бултыхаются в ней и бродят в камышах. А в отлив вода так сильно отходит от берегов, что вблизи от устья все кому не лень собирают на обнажившемся дне венерок и других съедобных моллюсков.