Сначала медленно, затем уже куда более решительно она стала брать инициативу в свои руки. С удовольствием и интересом она наблюдала, как меняется его лицо.
— Ты освободила меня, Марни, — произнес Кэл. — Теперь я могу быть самим собой. Мне кажется, мы правильно поступили, не поехав к «Пьеро», — проговорил он, устраиваясь щекой на ее руке и закрывая глаза. Вскоре он уже крепко спал.
Его лицо было прекрасным. Маленькая ямочка на подбородке, нос с небольшой горбинкой и шрам над глазом казались ей такими близкими... Неужели к ней действительно пришла любовь?
Она провела рукой по его лицу и прильнула к нему, ощущая его тепло и зная, что ее место рядом с ним.
Сон Кэла длился недолго. Он проснулся, и на лице его появилась та улыбка, которую успела полюбить Марни.
— Так значит, это был не сон, — сказал он, и одна его рука скользнула ей на талию, а другая — на грудь.
— Я голодна, — смущенно призналась она.
— Намек понял. — Кэл продолжал ее целовать.
— Лимонный пирог, Кэл, — напомнила она.
— И форель Кристин.
— Не уверена, что мне хватит сил, чтобы накрыть на стол.
— Я все сделаю. Ты не против?
— О нет, — блаженно произнесла она и заглянула в его глаза. Они сияли от счастья.
Марни накинула халат и расчесала взъерошенные волосы, а Кэл надел брюки и рубашку, однако пуговицы на рубашке застегивать не стал.
Прерываясь для поцелуя, они ели чипсы с приправой, пили вино, а потом Кэл стал жарить форель.
При лунном свете они ели за столом у окна, разговаривали и смеялись, держась за руку.
Они были счастливы. Лимонный пирог был съеден, кофе выпит, и они сели на диване, тесно прижавшись, друг к другу.
Марни зажгла канделябр, сумрачный свет падал на лицо Кэла. Он рассказал ей о своих родителях, которые были путешественниками и утонули в Арктике, когда ему исполнилось всего семь лет.
— Меня воспитали брат моей матери и его жена. Люди своенравные и степенные. Они отдали меня в двенадцатилетнем возрасте в частную школу-пансион. Лодочные соревнования, туристические походы... Нет, они, конечно, любили меня и желали мне лишь добра. Но я чувствовал себя обузой, они были нелюдимы и предпочитали жить в собственном мире. — Он замолчал, и лицо у него стало печальным. — Моя женитьба на Дженнифер, как раз и явилась результатом воспитания. Дженнифер была такой нежной, такой любящей, и лишь после свадьбы я понял, что за тепло и домашний уют она держится точно так же, как мои тетя и дядя.
— Ты все еще любишь Дженнифер, Кэл? — спросила Марни, затаив дыхание. Он ответил не сразу.
— Она всегда будет частью меня, так и должно быть. — Он снова помолчал. — Скажу тебе лишь одно — у меня о Дженнифер осталось множество воспоминаний, полных любви и счастья, но если ты спрашиваешь о том, влюблен ли я в нее по сей день, то ответ отрицательный. — Кэл оживился: — А теперь пошли обратно в постель. Не думаю, что мне стоит оставаться ночевать, ведь Кит может позвонить домой рано утром, а я хочу снова обнять тебя. Прямо сейчас.