Врать Мао умел как надо. Слыша его актерствующий голос, доносящийся из громкоговорителей, Тихон бросился в капитанскую каюту. Вместо того, чтобы обождать некоторое время, а позже очистить тайник и перепрятать, он совершил последнюю, фатальную ошибку. Не знал, что Мао, прежде чем отважиться на такую явную ложь, долго экспериментировал, выбирая точные слова и правильную тональность, и теперь его речь разносилась над причалом в записи.
Спешка, с какой Тихон извлекал поплавок, не привела к добру. Дрожащие руки раздавили пластик, и кристаллы рассыпались, как крупа. Хорошо, не в «очко», а на кафель. Пальцы забегали по полу, собирая ускользающие матрицы. Он не слышал, как в каюту зашел капитан, постоянно страдавший от несварения желудка.
— Ах, ты, шушваль! Что ты здесь делаешь?! — заорал Мао. — По-твоему, я вместо тебя должен таскаться в матросий гальюн?!
Несмотря на возраст, хватка у капитана была крепка — он так дернул Тихона за волосы, аж слезы брызнули из глаз. Поначалу Злотников растерялся, и старику без труда удалось вытащить его в коридор. Войдя в раж, Мао позабыл о том, что маялся животом.
Даже сейчас у Тихона оставался последний шанс, ведь Мао еще ничего не понял. Но Тихон снова сглупил, как будто кто-то шилом тыкал его в одно место. Вместо того, чтобы отдаться во власть начальства, он оказал сопротивление. Вырываясь, оттолкнул капитана, и тот влетел в собственный нужник подобно торпеде, сорвав дверь с петель. А уж та как следует брякнулась об унитаз, разбив его на куски. Неизвестно, от чего больше Мао пришел в огорчение: от жалости к потере столь драгоценного предмета или от боли в спине. Но на дикие крики его прибежали двое вахтенных. Первого Тихон ударил ногами, вцепившись в трубу под потолком, как на турнике. Видя такой оборот дела, второй матрос бросился назад, за подмогой. Тихон догнал его у лестницы, но не прекращавшийся вой Мао привлек остальных. Как мячи, они посыпались сверху и скрутили бунтовщика.
Мао, побагровев лицом, яростно дыша и хватаясь за грудь, отдал приказ швырнуть неудачника за борт. До последней минуты Тихон Злотников полагал, что эта ярость и гнев лишь для видимости. Суровость наказания могла объясняться законами чрезвычайного положения, но ведь «Берта» не считалась военным кораблем, и выходка капитана тянула на самоуправство: никто, кроме представителя компании-перевозчика, не мог исключить члена команды, особенно если тот подлежал суду за контрабанду и бунт. К несчастью для Тихона, защитников на борту не оказалось.
Даже когда его, скрутив по рукам и ногам, тащили по нижней палубе, слабо освещенной огнями, он верил, что все это пусть и затянувшаяся, и жестокая, но шутка. Едва очутились перед сходнями, надеялся, что капитан отдаст приказ поставить его на ноги. И только когда куртка, брошенная кем-то из матросов, улетела за борт, Тихон понял, наконец, что милости не будет. Кто-то бросил ему вещмешок. И прежде, чем Тихона скинули, он успел вцепиться в узел и обхватил крепко, чтобы не потерять последнее, что осталось.