Ной был вынужден прибегнуть к помощи детского психолога, теперь же стремился следовать осторожным рекомендациям этого специалиста, хотя мало верил в его затасканные советы.
Мало было привести Тимоти на кладбище и показать, где якобы покоится прах его матери, недостаточно оказалось объяснить ему смерть с физических и духовных позиций. Мальчик все равно продолжал искать глазами свою маму в толпе, высматривая ее в море лиц, а по ночам призывал ее сквозь сон, вглядываясь в образовавшуюся в душе пустоту. С каждым днем Тимоти вел себя все агрессивнее и неуправляемее. Он стал чаще грубить отцу, задирать свою сестру, провоцировать слезные истерики Роуди. Этим ознаменовался, пожалуй, худший период в жизни семейства за те три года, что с ними не было Белинды.
Тем страннее было видеть радостное появление Тимоти со стороны соседского дома.
Вслед за старшими детьми во дворе Ноя вновь появилась Дженнифер Марч. Ной наконец решился открыть соседке дверь.
— Снова печенье? — воскликнула Сцилла, увидев в руках гостью все ту же корзинку под расшитой салфеткой.
— Да, Присцилла Амелия, я много напекла, — ответила девочке Дженнифер, сдержанно протягивая лакомство открывшему дверь мужчине. — Я ваша соседка, Дженнифер Марч. Пришла поздравить вас с новосельем, — представилась гостья.
— Благодарю, заходите, пожалуйста. Я Ной Бренниган. Не хотите выпить чай или кофе? — радушно, но в некотором смущении проговорил Ной.
Марк Макбрайд вошел в жизнь Дженнифер Марч, когда ей было семнадцать, а всего через семь лет за ним закрылась дверь, и, как оказалось, навсегда. За три месяца до того, как у Коди произошел последний роковой приступ. И ни одна врачебная манипуляция, ни один медикамент не смогли заставить малыша сделать еще один вдох.
Прошло уже два года, а сцена предсмертных судорог сына навсегда застыла перед ее мысленным взором, не померкнув ни на йоту. Дженнифер понуждала себя вернуться в жизнь, употребив всю свою волю, чтобы вновь обрести веру в благость Всевышнего, невзирая ни на что. Она прилагала титанические усилия, чтобы перебороть отупелость горя, отчаяние утраты, озлобленность отверженного, безразличие видевшего смерть. Она заставила себя принять и прошлое, с его обманутыми надеждами, и настоящее с неизбывным страданием, и будущее, каким бы оно ни явилось. Она не делала только одного — не жалела себя.
— С вами все в порядке, Дженнифер? — обратился к гостье Ной, поставив перед ней чашку кофе.
— Да. Почему вы спрашиваете? — удивленно спросила женщина.
— У вас странный, какой-то отрешенный взгляд, — пояснил Ной.