Что мне за дело, если мой обряд искажается теми, у кого искажено сердце? Во время военных походов я видел, как чёрный колдун, обуянный жадностью, заставлял своё племя приносить дары деревянной палке, выкрашенной в зелёный цвет.
Что мне за дело, если колдун роняет свой сан? Скульптор, смяв глину, сотворил жизнь.
Человек этот требует благодарности: он сделал им то, сделал это… Но можно ли от дарения ждать урожая, снять его и сложить про запас? Одаряя вновь и вновь, ты одушевляешь и длишь привязанность. Если ты не даришь больше, ты уже как будто и не дарил никогда. Ты говоришь: «Я дарил вчера, и со мной благодарность за эту заслугу». Я отвечу: «Заслуга эта была бы твоей, если б вчера ты умер. Но ты жив. Весомо лишь то, с чем уходишь в смерть. Из благородного человека, каким ты был вчера, ты сделался сегодня скупердяем. Сегодня умрёт скупердяй».
Ты — корень, питающий дерево, оно живёт благодаря тебе. Ты связан с этим деревом, оно сделалось твоим долгом. Но вот ты, корень, говоришь: «Больно много я потратил соков!» А дерево засохло. Так ли уж лестна корню благодарность от смерти?
Если дозорный устанет всматриваться в горизонт и заснёт, умрёт город. Не может дозорный ходить по стене про запас. Не складывает в запас биения твоё сердце. Житница не запас — перевалка. Ты удобряешь землю и вместе с тем её обираешь. И ошибаешься относительно всего на свете. Отдохновение от трудов созидания представляется тебе музейным залом, полным творений. В тот же зал ты хочешь поместить и свой народ. Но нет вещей, нет творений самих по себе. Вещь зависит от языка того, кто о ней говорит. Для ловца жемчуга, куртизанки и торговца чёрная жемчужина — три разные, не похожие друг на друга вещи. Алмаз — драгоценность, когда ты его нашёл, когда продал, подарил, потерял, отыскал, когда он сияет в диадеме, украшая праздник. В череде будних дней алмаз — та же галька. Об этом прекрасно знает владелица бриллиантов. Она запирает их в шкатулку и прячет далеко-далеко — пусть спят. Она достанет их в день рождения короля. Он станут олицетворением её гордости. А получила она их на свадьбу, и они олицетворяли любовь. В день, когда старатель разбил породу и увидел алмаз, он был олицетворением чуда.
Как радуют нас цветы. Но самые прекрасные я бросил в море, поминая погибших. Их не видел никто.
Этот человек стал говорить со мной от имени своего прошлого. Он сказал: «Я тот самый, кто…» Будь он мёртв, я согласился бы почтить его. Никогда мой друг, единственный подлинный геометр, не перечислял своих заслуг. Он был служителем при треугольниках, садовником в саду символов. Однажды вечером я сказал ему: «Ты должен гордиться своими трудами, ты столько дал людям…» Помолчав, он ответил: «Разве дело в том, чтобы давать? Дающие, излучающие — мне нет до них дела. Чем хороша ненасытность короля, который требует и требует жертв? И чем хороши подданные, постоянно готовые на жертвы? Возвеличивание такого короля означает унижение его подданных. Но если король меня унижает, я плачу ему презрением. Зато если король принял меня в свой королевский дом, он возвысил меня. Величие моего государя — моё величие.