— Как ни тяжело мне это исполнить, но твоя последняя воля для меня священна. Из любви к тебе я клянусь этим крестом и памятью моего отца, что буду молча нести мой позор, никогда не разведусь с Валерией и не отвергну ребенка.
Луч радости озарил лицо княгини.
— Да благословит тебя бог, как я благословляю тебя, сын мой, за твою любовь и повиновение, а внутренний голос шепчет мне, что все выяснится, и ты снова будешь счастлив. Теперь... — она вдруг замолчала, силы ее внезапно ослабели, и она упала на подушки.
На крик князя в комнату вбежали старая лектриса и горничная, а вслед за ними вошел священник, приехавший по желанию больной. Взглянув на княгиню, священник опустился на колени и стал читать отходную. Припав головой к. постели умирающей, Рауль, казалось, ничего не видел и не слышал.
Прикосновение руки к его плечу вывело его из оцепенения.
— Встаньте, сын мой, мать ваша избавилась от земных страданий, и ее праведная душа обрела вечный покой в селениях праведных.
Князь встал, он был так же бледен как покойница, но глаза были сухи.
Он наклонился над застывшим лицом той, которая беспредельно его любила, и, взглянув на крест в костенеющих руках усопшей, осторожно вынул его и надел на себя.
— Ты будешь напоминать мне мою клятву,— подумал он, благоговейно поцеловав холодные уста княгини.
Затем с удивительным спокойствием Рауль сделал все необходимые распоряжения.
Все знали, что он боготворил свою мать, и ожидали взрыва горя, а потому это наружное спокойствие, бледное бесстрастное лицо и воспаленные сухие глаза возбудили общее удивление и некоторые опасения. Заметили также, что Рауль тщательно избегал жены и во все время погребальной церемонии не обмолвился с нею ни единым словом.
С момента смерти матери князь не ступил ногой в свой дом и все время находился возле гроба, а на то время, когда родные и знакомые приходили поклониться праху покойной, он запирался в комнате матери. Лишь после погребения подошел он к Антуанетте, прося ее передать графу Маркош, а также Рудольфу и Валерии, что ему нужно переговорить с ними о важном деле и что он просит их собраться с ними в час пополудни в кабинете, куда и он прибудет, так как до той поры, весь этот день и всю ночь он желает провести в комнате усопшей.
На следующий день Валерия и Антуанетта пришли первые в указанную комнату. Княгиня чувствовала себя нехорошо, имела расстроенный вид, и траур еще резче оттенял ее бледность.
— Я предчувствую горе,— говорила она.— Рауль такой странный, он так изменился.
Антуанетта ничего не ответила и с глубокой нежностью обняла ее. Тяжелое предчувствие сжимало ей сердце, но она старалась дать этому предчувствию определенную форму. Вскоре вошли Рудольф со своим отцом. Молодой человек был бледен. Молча и с недоверием глядел он на сестру. Один старый граф был спокоен, как всегда.