Он вынул из кармана злополучный медальон, открыл его и, положив возле портрета маленького Амедея, сказал:
— Судите сами об этом. Сличите эти два портрета, и у вас не останется никакого сомнения насчет происхождения маленького князя Орохая.
Старый граф побагровел, глаза его налились кровью, он бросился на дочь и так схватил ее за руку, что она упала на колени.
— Признайся в своей вине, негодная, опозорившая наше имя! — крикнул он, продолжая с ожесточением ее дергать.
— Не троньте ее! — сказал Рауль, бросаясь к жене, и оттолкнул руку графа, помогая Валерии встать. — Я один бы имел право мстить, но отказался от этого права. Моя дорогая мать, умирая, просила меня пощадить жену и ребенка. Из уважения к этой предсмертной просьбе, а также для ограждения чести моего и вашего имени я буду молчать, не разойдусь с Валерией. Но я не могу жить с ней, между нами разверзлась пропасть; мир и доверие убиты навсегда. Сегодня я был у командира и подал в отставку. Через неделю, думаю, мне можно будет уехать под предлогом путешествия, ребенок же останется при матери, и...
Валерия, бледная, чуть живая, безмолвно слушала его; но при последних словах она схватила руку князя и голосом, проникнутым глубоким чувством правоты, проговорила:
— Ах, Рауль, если бы ты знал, как несправедлив ко мне. Вся моя вина в том, что я носила этот медальон, но я полагала, что Мейер умер, когда дала в Неаполе вставить его портрет в медальон, который ты мне подарил, а потом не знала как его вынуть. Давно уже сердце мое не принадлежит ему и воспоминание о нем для меня — тяжелый сон. Сходство ребенка с ним непонятная злая случайность, так как я всегда была верна тебе. И если есть правда у Бога, то невиновность моя будет доказана, и тогда ты поймешь, что совершил преступление, не признав ребенка за своего сына. Клянусь тебе еще... — Она не договорила, порывисто прижала к сердцу руку, голова ее запрокинулась. Она упала бы на пол, если бы Рауль не подхватил ее.
С помощью Антуанетты Рудольф отнес сестру в ее комнату, а Рауль подошел к расстроенному графу, который бессильно опустился в кресло.
— Успокойтесь, отец,— сказал ему князь,— я сделаю все, чтобы наш разрыв не подвергся огласке. Валерия останется здесь полновластной госпожой, она будет пользоваться всеми доходами, какими пользовалась до сих пор. Моему нотариусу, равно как и моим управляющим будет дано распоряжение доставлять ей необходимые суммы для поддержания дома, а я отправлюсь путешествовать, чтобы рассеять мою скорбь, и злым языкам не будет никакой пищи для сплетен.