Эти строки и мысль лишиться отца вырвали молодую женщину из оцепенения. Глубоко потрясенная, горько упрекая себя в продолжительном отчуждении, она в тот же день выехала в Пешт. При виде страшной перемены в графе, произведенной его болезнью, Валерия, сдерживая душившие ее рыдания, бросилась в объятия отца, который покрыл ее поцелуями.
— Прости меня, дитя мое,— твердил он,— мое несправедливое подозрение. Как мог я хоть на мгновение говорить, что ты — живой образ твоей матери, этого чистого ангела, могла пасть так низко?
— Мне нечего тебе прощать, отец,— шептала Валерия, прижимая к губам исхудалую руку графа,— не твоя вина, когда внешние признаки сложились против меня. Но клянусь тебе еще раз спасением моей души, что если я неверна была Раулю, то только в мыслях, никогда преступной связи не существовало между банкиром и мной. Но поразительное сходство его с Амедеем остается фактом.
— Верю тебе, дитя мое, и благословляю тебя, ты всем пожертвовала для меня.
После этого примирения молодая женщина с увлечением отдалась уходу за отцом. Она не отходила от его постели, отказывала себе в необходимом отдыхе. Ее мучили угрызения совести, что она так долго не приезжала для исполнения своего дочернего долга. Это тер-, зало ее душу и приводило в отчаяние.
Состояние графа ухудшалось так быстро, что он пожелал приготовиться к смерти и причастился святых тайн.
В ночь после этого умирающий, казалось, уснул, и Валерия, спрятав лицо в подушку, тихо плакала. Вдруг она почувствовала, что отец положил свою руку ей на голову:
— Не плачь, дитя мое, слезы твои разрывают мне сердце,— прошептал он.— Мои страдания и наступающая смерть — заслуженное наказание за увлечения, которым я предавался. Они довели меня до разорения к подточили мою жизнь, за них ты тоже поплатилась своим счастьем, дорогая, и этот упрек совести отравляет последние минуты моей жизни. Я ежедневно благодарю Бога за то, что Рудольф остановился на скользком пути, найдя счастье в любви жены и детей!
— Не упрекай себя, отец, ты желал только моего счастья, но меня ужасает мысль потерять тебя. Бог наказывает меня за мою жестокость, и я останусь совершенно одинокой, так как и мой ребенок не может служить мне утешением. Вид его мучает мое сердце и делает меня дурной матерью.
— Не говори так, Валерия, у тебя есть брат, сестра, которые тебя любят, и муж, который жаждет примириться с тобой. Раскрой свое сердце прощению и забвению обид, и ты не будешь одинока.
— Нет, нет,— порывисто ответила Валерия,—я не могу забыть, что Рауль бросил меня, запятнал мою честь. И какая может быть цель к примирению, если Амедей всегда будет стоять грозной тайной между нами. Я не могу жить с человеком, заподозрившим меня в низости, который объявил, что между нами разверзлась пропасть.