— Отец, что ты говоришь!
— Правду, дитя мое. Неужели действительно ты могла думать, что я буду в состоянии перенести весь этот скандал, злорадное любопытство и насмешки моих завистников? О, никогда, никогда! Нет, лучше умереть! И можешь себе представить, что я чувствую, видя, что судьба посылает нам приличный исход, а ты отталкиваешь его, не хочешь отказаться от человека, с которым не можешь быть счастливой, так как твой брак с ним был бы нашим общим позором. Подумай об этом, дорогая моя, уважь просьбу твоего старого отца и избавь его от горя, которое отравит последние дни его жизни.
Граф замолчал, но две слезы скатились по его щекам, и в голосе его слышалось столько ласки и отчаяния, что решимость Валерии не устояла. С детства она обожала отца и с душевной тревогой глядела теперь на поседевшую голову графа,, на глубокие морщины на его лице, еще недавно столь довольном и приветливом. Сердце ее тоскливо сжалось.
Что, если в самом деле разрушение новых надежд отца приведет его к самоубийству. А если и она принесет в жертву отца, как Самуил принес своего, какое счастье могло расцвесть на могиле двух старцев? Глухо зарыдав, Валерия бросилась на шею отцу.
— Нет, нет, папа, живи для меня и будь счастлив! Я надеюсь, что бог не вменит мне в грех мою измену. Я отказываюсь от Самуила и выхожу за Рауля.
— Да благословит тебя бог! — прошептал тронутый граф, прижимая ее к своей груди.
Оба они долго молчали.
— Мне надо идти, дитя мое, — сказал, наконец, граф, гладя еео русой головке, — не можешь ли тыотдать мне докумены?
Валерия молча встала, как во сне, открыла шкатулку, вынула красный бумажник, данный ей Самуилом, и подала его отцу. Когда граф вышел, она упала в кресло и сжала голову руками. Плакать она не могла, одна мысль, что «все кончено», как молотом била ее, затем все слилось в такую скорбь, такое почти физическое страдание, что утратилась самая способность мыслить. Она не слышала, как тихо открылась дверь и в комнату вошла Антуанетта.
При виде оцепенения, в котором находилась молодая девушка, при виде отчаяния в ее лице, слезы досады выступили на лице графини, и она проговорила с горечью:
— Слепой и жестокий эгоизм! И какие плоды принесет он?
Затем она стала на колени около Валерии и обняла ее.
— Бедная моя сестра, плачь на моей груди: понимаю тебя. О если бы ты могла найти утешение в нашей взаимной любви.
Валерия вздрогнула. Когда взгляд ее встретился со взглядом подруги, исполненной любви, она почувствовала себя менее одинокой, и, положив голову на плечо Антуанетте, дала волю слезам, которые облегчили ее сердце. Антуанетта дала ей выплакаться, затем уговорила ее лечь и попробовать уснуть. Валерия не сопротивлялась, легла на диван, приняла успокоительных капель, дала распустить себе волосы и прикрыть ноги пледом. Она была так измучена, что скоро заснула тревожным сном. Антуанетта села у изголовья подруги и задумалась. Скорбь Валерии разрывала ей сердце. Прямая, честная душа ее возмущалась при мысли, что от бедной девочки потребовали новой жертвы, после того, как сами же натолкнули на эту любовь. С неменьшим беспокойством думала она о Самуиле, у которого вырвали из рук, то, что уже было его достоянием. Как-то перенесет он потерю страстно любимой женщины и крушение ожидавшегося им счастливого будущего!