Деньги
для выдачи
заработной
платы привезли
в кассу наркомата
только к самому
концу рабочего
дня, а выдачу
начали вообще
лишь около семи
вечера, и поэтому,
против обыкновения,
в тот день я
возвращался
домой довольно
поздно. Темные,
едва ли не черные
дождевые тучи
висели, считай,
над самыми
крышами домов,
превращая
вечерний сумрак
почти что в
ночную темень.
Когда я свернул
в Малый Левшинский
переулок, и до
моего дома
оставалось
дойти едва пять
десятков шагов,
дорогу мне
преградили
двое.
Рожи
их совершенно
недвусмысленно
говорили о той
цели, с которой
они вылезли
из-за кустов
мне наперерез.
Один из них,
крепко сбитый,
невысокий, лет
тридцати, одетый
в некогда
щеголеватое,
а теперь совсем
затасканное
полупальто,
смотрел цепким
недобрым взглядом.
Второй, молоденький
- и двадцати-то
ему, наверное,
не набиралось,
- был повыше,
довольно широк
в плечах, в
распахнутой
шинельке почти
без пуговиц.
Его взгляд
излучал даже
некоторое
удовольствие
- похоже, предвкушал
развлечение
от предстоящей
стычки.
- Ну
что, гражданин-товарищ...
- хмуро начал
коренастый,
но тут молодой
перебил его:
- Короче,
дядя! Снимай
котлы, пальто,
а заодно и кошелек
твой тебе тоже
больше без
надобности!
- с неким даже
торжественным
оттенком в
голосе объявил
он.
Во мне
быстро закипало
раздражение.
Так вышло, что
ни приемами
рукопашного
боя, ни какими-либо
восточными
единоборствами
я никогда не
владел, не обучался
ничему подобному
и мой реципиент.
Все, что было
у меня за душой
- подростковые
потасовки и
шесть месяцев
в секции спортивного
самбо в студенческие
годы. У реципиента
опыт был не
богаче - две-три
стычки после
студенческих
попоек по неясным
причинам и с
неопределенным
результатом,
поскольку все
участники были
уже пьяны в
стельку. Ну,
еще раз ему
крепко досталось
от местной
шпаны в эмиграции,
в Брюсселе, в
пролетарском
квартале Les
Marolles, буквально
в сотне-другой
шагов от подножия
монументального
Дворца Юстиции,
воздвигнутого
около двух
десятков лет
назад. Для его
строительства
была снесена
значительная
часть квартала
и выселено
пятнадцать
тысяч человек.
Сумасшедший
архитектор,
проектировавший
это самое большое
судебное здание
в Европе (а тогда,
наверное, и в
мире) умер еще
до окончания
строительства.
И долго еще
слово architect было
одним из самых
ходовых ругательств
среди старожилов
в местных кафе...
Короче, если
бы не двое
мастеровых,
спугнувших
шпану, разбитым
носом и губами,
синяками и
кровоподтеками
дело могло и
не ограничиться.
Но
что-то во мне
уперлось - отступать
я категорически
не хотел. Медленно
я процедил
сквозь зубы: