Но если дело идет действительно только о средствах выполнения торгового договора, заключенного по доброй воле вступающими в соглашение сторонами, то все иные вопросы, сударь, в этом обсуждении неуместны. Нас сближают и затрагивают здесь только отношения продавца и покупателя.
В случае, если военное ведомство, как покупатель, считает себя вправе отклонить хоть одну из статей договора, меня, как продавца, нельзя принудить к выполнению ни одной из его статей. Ибо этот договор предусматривает обоюдные обязательства. Следственно, в целях взаимной уверенности и придерживаясь торговых отношений, мы должны ограничиться соблюдением обязательств, налагаемых на нас договором, только и всего.
Таким образом, сударь, покупатель должен дать залог не потому, что это ему более или менее выгодно, но потому, что его обязывает к этому договор. Когда нужно будет доказать, что он в этом был весьма заинтересован и потому министры и комитеты приняли эту статью, я приведу тому убедительные доводы; но это уже относится к гражданской стороне дела, а не к его торговому аспекту, который состоит в осуществлении договора. Я, сударь, выполню свои обязательства добросовестно; не препирайтесь о Ваших, и я обещаю, что наше дело сдвинется наконец с мертвой точки.
Какое французское сердце может остаться холодным к предмету столь важному? Не мое, во всяком случае, клянусь в этом! У меня есть тому слишком весомые доказательства!
Но пока мы вели обсуждение, в передней произошла сцена, скандальней которой нельзя вообразить. Выходя с заседания Совета, г-н Ролан громко ответил кому-то: «Я тут занимаюсь с позавчерашнего дня делом, с которым мы, видимо, не покончим до конца войны, делом о ружьях господина Бомарше». Едва он вышел, невольно сообщив — увы! — дополнительную огласку делу столь щекотливому… как раздался, точно в Пале-Рояле, всеобщий крик о проскрипциях против меня: обо мне говорили как о злоумышленнике, которого должно наказать. Кто-то сказал: «Завтра я еду в Голландию и покончу со всем». Другой: «Он не хочет, чтобы эти ружья были доставлены; вот уже пять месяцев, как только по его вине их задерживают в Голландии». И все наперебой принялись угрожать мне. Оба моих друга, ожидавшие меня, обсуждали между собой, не следует ли им войти и попросить Вас вывести меня через другую дверь.
Я тут же написал председателю комиссии по вооружению и просил его, предлагая свою жизнь в качестве залога, назначить комиссаров — негоциантов, юристов, — чтобы они расследовали с пристрастием мое поведение и высказались наконец о том, кто заслуживает одобрения, а кто порицания в деле о ружьях; ибо мне грозит быть разорванным на куски вакханками, подобно Орфею