С трудом сдерживаясь, чтобы попросту не растерзать печать на послании, мадам отпустила всех, включая секретаря и горничную, незачем кому-то видеть ее радость или отчаяние. Наконец печать сломана, но прочесть удалось не сразу, руки тряслись и строчки плясали перед глазами. Пришлось несколько раз глубоко вздохнуть и даже присесть, прежде чем удалось успокоиться настолько, чтобы можно было разобрать написанное. Слишком многое зависело от этого письма. Красивая ленточка, перехватывавшая письмо, не желала развязываться, затянувшись вместо бантика в тугой узелок. Это, видно, из-за ее торопливости. Не желая тратить время на поиски ножниц или звать секретаря, мадам принялась распутывать узелок зубами.
Неожиданно Мари-Анна звучно чихнула, в носу засвербело, на глазах даже выступили слезы, но это было мгновенное ощущение, которое тут же прошло. Да и как можно думать о чихе, если в послании Людовик предлагал вернуться!
Это была победа, победа над всеми врагами и недоброжелателями сразу. Она уничтожит тех, кто посмел пинать ее, пока король болел, отомстит тем, кто злорадствовал, обязательно расскажет Людовику об унижениях, испытанных и в Меце, и по дороге, и здесь, в Париже. Король все должен знать, все! Единственный человек, который отнесся к ней хорошо, – герцог Ришелье. И об этом тоже будет знать король.
Мадам де Шатору трясло от нервного возбуждения, она с трудом смогла справиться с собой, чтобы оповестить немногих друзей о своем возвращении, набросав несколько записочек. Чтобы отправить их, фаворитка позвала секретаря. Тот внимательно пригляделся к хозяйке:
– Мадам, вы хорошо себя чувствуете?
Она махнула рукой:
– Голова страшно болит, но это от возбуждения и радости. Его величество возвращает меня к себе. Эти записочки должны быть доставлены по назначению немедленно, я хочу, чтобы к моему появлению в Версале там были мои друзья, а не только враги.
– Конечно, я немедленно отправлю. И все же вам следует позвать доктора или хотя бы лечь в постель, мне кажется, вы просто горите.
Мари-Анна и сама чувствовала, что полыхает, но решила, что это действительно из-за перевозбуждения, потому распорядилась принести успокоительное и попросила шире открыть окна, хотя на улице отнюдь не было тепло.
– Здесь слишком жарко натоплено, погасите камин и откройте окна.
– Мадам, снаружи снег и холодно, вы можете простыть.
– Нет, вдруг его величеству придет в голову посетить мой скромный приют или немедленно потребовать моего прибытия в Версаль? Я должна быть готова.
Но всем, в том числе и ей самой, было ясно, что никуда она не поедет, потому что жар не только не проходил, но и усиливался. Немного погодя она оказалась даже не в состоянии написать ответ, невыносимо болела голова. Пришлось все же лечь в постель.