Александр задумчиво провел рукой по дверце книжного шкафа в библиотеке. Сопровождавший его камердинер забеспокоился:
– Пыль, ваше превосходительство?
Хотелось сказать, что он не превосходительство, но Ланской только помотал головой:
– Нет, я смотрю, какие книги государыня здесь читала…
– Читала, – обрадованно согласился камердинер.
Ему, видно, не с кем поговорить, а рассказать он мог многое. Так Ланской нашел интересного для себя собеседника. Егор Демьяныч помнил о пребывании в Ораниенбауме Екатерины все, каждый ее приезд, каждое распоряжение, даже если сама государыня Егора Демьяновича и не помнила. Он-то и рассказал о строительстве катальной горки, о том, как сидела Екатерина Алексеевна на балконе, глядя на визжащих от восторга придворных, как ездила на прогулку по окрестностям, как спорила с Ринальди, если что-то было не по ее… Показывал плафон, эскиз которого рисовала государыня, рассказывал занятные истории, которые бывают в каждом поместье… И все это с такой любовью, что Александру сразу стало ясно – он встретил человека, искренне обожающего его богиню. Это столь сроднило Ланского с камердинером, что их общение стало не просто ежедневным, а чуть ли не ежечасным.
И все же Александр не сразу задал мучивший вопрос: почему государыня не любит Ораниенбаум? С удовольствием показывает иностранным гостям, гордится интерьерами, иногда явно хвастает, но сама не живет ни одно лето? Камердинер чуть помолчал, потом покачал головой:
– Не стоило бы говорить, ну да ладно. Человек ты хороший, по глазам вижу, а хотя и выдашь, мне уж ничего не страшно, я свое отжил…
– Что вы такое говорите, Егор Демьянович?!
– Ты молодой еще, Саша, но постарайся понять. Тут двое жили – муж и жена, пусть и врозь, пусть и не в ладу, но двое. А власть их вовсе развела, и так развела, что либо одному, либо другому надо было сгинуть. Матушка наша, как видишь, выжила, и слава богу! Да ведь как она может забыть про своего супруга-то? Тем паче, здесь он отрекся, здесь себе смертный приговор подписал. Неужто, думаешь, своей вины не чует в том? Хотя прямо и не приказывала, сама другим подчинялась, но и не препятствовала. Это, Саша, такой грех, который пуще других тянет. Где уж тут любить место, в котором согрешил?
Ланской задумался:
– А был ли у нее выбор?
– Я так мыслю, хотя не мое это дело, чтобы на троне остаться, выбора не было, тут либо он, либо она. А вообще выбор всегда есть. Видно, покойная императрица Елизавета Петровна это чувствовала, слышал я, мыслила сразу внука наследником оставить, Павла Петровича, значит, а правительницей при нем нонешнюю государыню-матушку.