Но сколь она ни изучала его коллекцию, она так и не могла обнаружить ключ к разгадке его болезни или склонности его вкуса. Коллекция Рауля состояла из столь разнородных предметов, что в них невозможно было обнаружить какой-то определенной тенденции. Единственное, что объединяло все эти произведения, была их несомненная эстетическая ценность. Здесь каждая картина, каждая фигурка, каждая книга представляли собой либо библиографическую редкость, либо музейную диковинку, либо образчик высочайшего технического мастерства. Словом, он был истинным знатоком в этой области, что само по себе, решила она, внушало уважение. Впрочем, подобный вывод вряд ли мог стать путеводной нитью в ее попытках найти к нему подход.
Она раздумывала над этим несколько дней. И ночей. И в конце концов сделала простейшую вещь. Во всяком случае, ее намерения нельзя было неверно истолковать.
С самой первой ночи в этом доме они спали в разных комнатах. И вот однажды, вернувшись домой после вечеринки у Кайаяна, она надела прозрачный пеньюар, купленный накануне, надушилась и пошла к нему в спальню.
— Что-нибудь случилось, дорогая? — спросил он.
— Нет, все в порядке.
— А, ты пришла поболтать. Очень мило.
— Поболтать? Не совсем. Быть с тобой, — сказала она. До него смысл ее слов доходил очень трудно, но она не осуждала его. Может, ему и впрямь это нелегко? Но ведь и она готова помочь ему преодолеть эту трудность, взять на себя часть его бремени.
— Быть со мной. Ну, вот он я.
Эти слова немного воодушевили Мерри, ибо по крайней мере давали возможность хоть как-то их оценить и даже отчасти подтверждали пришедшую ей на ум догадку о его склонностях. Ему больше импонирует, решила она, остаться пассивным. Или он хочет поменяться ролями? Самому быть женщиной, а ей — мужчиной? Если это так, то все ее долгие часы раздумий и тревог просто смехотворны. Да ведь это почти нормально.
— Позволь мне прийти к тебе? — спросила она.
— О, конечно! — ответил он и отложил книгу. — Присядь.
— А я думала, я могу лечь с тобой.
— Да! — это был не вопрос, но и не ответ. Возглас был произнесен без обычной интонации согласия или отказа.
— Так… можно?
— Да, — ответил он. — Можно.
Но точно ли он хотел этого? Может быть, он просто сказал так из вежливости? Но даже размышляя, так это или не так, она утешилась мыслью, что, как бы там ни было, он все же готов оказать ей знак внимания, готов принять ее в свою постель. Она бы, конечно, предпочла, чтобы это не выглядело только как согласие выполнить супружеские обязанности или как проявление снисходительной вежливости, но пусть так — ведь его способность пойти на подобный шаг казалась ей признаком его мужского здоровья, за что она не могла не быть благодарна судьбе.