Итак, он услышал о некоторых изменениях в судьбе друга и немедленно откликнулся предложением встретиться, не откладывая. Что и было принято — где-нибудь в районе десяти вечера, чтобы как раз поспеть к ленинградскому поезду, а заодно и поговорить.
Потом Александр Борисович навел порядок в бумагах, заваливших его стол. Часть передал секретарше — для дальнейшего продвижения по инстанции, другие запер в сейф — до своего возвращения, третьи отправил туда, куда им и следовало отправиться, то есть в машинку для уничтожения документов. Расправившись с делами, он взглянул на часы и отправился приводить себя в порядок перед зеркалом в туалете. Вымыл руки, причесался, поправил галстук, смахнул невидимые пылинки со своих генеральских звезд на погонах. И спустился к проходной — ровно в шестнадцать ноль-ноль. Точность— это великое достоинство. Он вышел на Большую Дмитровку, пряча во внутренний карман удостоверение, которое только что по привычке предъявил охраннику у турникета, и сейчас же рядом с ним мягко остановилась большая черная машина с трехцветным федеральным флажком на номере. Турецкий мельком глянул — тот самый, что был сообщен по телефону. Вышедший водитель предупредительно открыл заднюю дверцу, Турецкий сел, и машина поехала.
Везли его недолго. Даже непонятно, зачем потребовался целый час, если встреча назначена на пять вечера, а выехали в четыре. Но так или иначе, а только без
четверти пять Турецкий вошел в небольшую приемную, где поднявшийся ему навстречу молодой человек предложил присесть и спросил, чего он желает: чаю, кофе. или минеральной воды. Александр Борисович сказал: кофе. И на круглом столике перед ним появилась чашечка душистого кофе и несколько небольших замысловатого вида пирожных на тарелочке с голубой — в самом деле — каемочкой. Он выпил не торопясь и закусив парочкой тающих во рту пирожных. Снова поглядел на часы и внутренне усмехнулся: весь процесс его доставки в Кремль занял ровно пятьдесят девять минут, включая «кофепитие». Тут же поднялся со своего места молодой человек, вежливо улыбнулся Турецкому и показал рукой в сторону двери, ведущей, по всей видимости, в кабинет президента.
Дверь отворилась.
Турецкий вошел, одернув на себе мундир, от большого письменного стола к нему навстречу чуть раскачивающейся, привычной для тех, кто смотрит телевизор, походкой шел президент. Точнее, не шел, а просто сделал два шага навстречу и протянул в приветствии руку.
Александр Борисович, чуть склонив голову, пожал сухую, крепкую ладонь. Ему нравилась рука президента. Так и должно ее чувствовать при рукопожатии — ни следа вялости или какой-то растерянности, что обязательно выдает потная ладонь.