Пить надо меньше, — про себя пробормотал Слава.
Он позвонил наугад в первую попавшуюся на глаза гостиницу, и в трубке послышался нежный женский голосок. Женщина спросила вначале по-китайски, не услышав ответа, перешла на английский: «Ду ю спик инглиш?», потом на немецкий: «Шпрехен зи дойч?» Грязнов осторожно положил трубку.
Неслышно появилась Ляньсан с подносом в руках, на котором стояли крошечные чашечки.
Кофе? Чай? — обворожительно улыбаясь, предложила она.
Чаю в чашке было на один глоток, и кошка не напьется, зато он был крепким, с сильным возбуждающим запахом.
Такого не пивал, — улыбнулся Слава. — Ха-арош чаек!
Ляньсан, все так же обворожительно улыбаясь, наполнила чашку доверху.
Это по-нашему, — одобрил Грязнов. — Спасибо.
Он не успел допить чай. Мягкая, неодолимая волна
вдруг ударила в голову, колыхнулась и поплыла куда- то комната, возник откуда-то розовый свет, послышалась прекрасная музыка...
Что же ты сделала, Лянь?.. — прошептал Грязнов, бессильно проваливаясь в кресло.
...Очнулся Слава поздним вечером в спальне. Он лежал в кровати, был раздет, и странно, ничего у него не болело — ни голова, ни сердце, ни желудок, наоборот, он чувствовал себя легко, радостно, будто скинул добрый десяток лет.
Дверь распахнулась, и на пороге вырос ухмыляющийся Ваня Бурят.
Я подсуропил, — похвалился он.
Который час? — спросил Грязнов.
Двенадцатый.
Чего я такого наглотался?
Ты, господин директор, целое состояние проглотил!
Ну все-таки?
А я и сам не знаю. Травы. Тибетские монахи делают. Двадцать тысяч баксов бутылочка! Капли хватает, чтобы слон свалился, а ты припал, как верблюд к пойлу!
Слушай, а меня ведь ищут...
А ты как думал? Поехали в твою «Викторию».
Людишки твои работают будь здоров!
Давай одевайся.
Они приехали в «Викторию» в первом часу ночи. Ваня подвел Грязнова к двери ресторана.
Вон они кукуют. Видишь?
Вижу.
Бывай, Грязнов!
Могу познакомить.
Я'С тобой расслабился по старой дружбе, — усмехнулся Бурят. — А «важняки» не по мне. Шибко сурьезные. Шагай. А то твои ждут, переживают.
Грязнов незаметно подошел к столику, за которым сидели Турецкий и Саргачев, негромко кашлянул.
Доброй ночи, господа!
Турецкий поднял глаза, долго смотрел на друга, положил на стол ассигнацию, молча встал и направился к выходу. Саргачев и Грязнов двинулись следом.
Младенец я, что ли? — жаловался Грязнов Валерию. — Ну, погулял, поглядел город, в море искупался. Ведь не пропал!
Саргачев лишь посмеивался. Возле гостиницы сплошными рядами стояли шикарные лимузины.
Слышь, Саня, чего ты? Ну, виноват. Извини, — обратился Слава к Турецкому.