Это были сильные, загорелые, мускулистые руки, по сравнению с которыми мои, хоть и задубленные охотничьими вылазками и вожжами экипажа, все равно выглядели как руки горожанина. А его руки смотрелись по-мужски, а не по-юношески, и Флора сразу отвела от них глаза с поспешностью, которую я по глупости расценил как сочувствие или стеснение.
– Здорово же вы расцарапались, – мягко сказала она.
– Мне стыдно было явиться в такой салон с руками батрака… Мое присутствие здесь неуместно, – продолжал он с той же радостной и гордой улыбкой, и в нем чувствовалась такая беззаботность и доброжелательность, что я вдруг подумал: «А ведь он счастлив в своей крестьянской доле! Будь его красота соединена с титулом, он, возможно, выглядел бы весьма вызывающе».
– Почему неуместно? – спросила Флора, не глядя на него и сосредоточив взгляд на Артемизе, которая снова направлялась к нам. – Живя в Англии, я привыкла считать, что во Франции ко всем относятся одинаково. Ведь все люди слеплены, в сущности, из одной глины. Мне кажется, революцию затем и сделали, чтобы это доказать.
– Это не мешает мне зваться Коссинадом, – сказал Жильдас с утешительно-теплым оттенком в голосе. – Мой отец, мой дед и дед моего деда были испольщиками и всегда арендовали чужую землю… Мы род арендаторов, и наш род всегда был лучшим. Правда, месье Ломон? – прибавил он со смехом.
– Вы совершенно правы, могу это засвидетельствовать, – ответил я басом, как отвечал всегда, когда меня спрашивали резко или грубо. Этот бас всегда смешил Флору.
Тут, слегка запыхавшись, появилась Артемиза и прервала меня:
– Я представила вам этого милого молодого человека, дорогая Флора, – прогнусавила она, – но не объяснила, чем он здесь занимается.
– Это неважно, – холодно ответила Флора. – Присутствие месье нам приятно, и ему нет нужды объясняться…
– Представьте себе, – снова вступила Артемиза, – что этот юный Аполлон, который благодаря нашему славному учредителю уже получил стипендию, или приз, или что там государство выделяет на поддержку молодежи, еще и ухитрился пройти бог знает что там за испытание. Так вот, он признан лучшим из эрудитов… даже лучшим, чем вы, милый Ломон, и чем Оноре… Хотя этот пример, конечно, ничего не доказывает… И знаете ли вы, что этот юноша еще к тому же и пишет? (Это адресовалось уже Флоре.) И что поэмы… что его поэмы вместо того, чтобы засохнуть в Ангулеме, отправлены в столицу и даже опубликованы в «Ревю де Пари»! Как пошутил Оноре, за века Коссинады преподнесли нам первый сюрприз такого жанра.
Ей явно не терпелось пойти крестовым походом на Коссинадов и на их новоиспеченное достоинство.