Герцог сделал раздраженный жест рукой.
– Это случается очень редко, в исключительных случаях и, возможно, с исключительными людьми. Но к нам это не имеет никакого отношения. Я предложил вам свой титул, и вы согласились его принять.
– Если это было деловое соглашение, то это должно было быть известно мне, – сказала Корнелия. – Я имела право знать все пункты этого контракта. Вы не предупредили меня, что предлагаете только свой титул, за что я должна сыграть роль прикрытия для вашей недозволенной любовной связи с женой моего дяди.
– Мне остается только еще раз повторить, что я сожалею о том, как сложились обстоятельства. Иначе бы вы этого не узнали.
– Так мне отводилась роль простодушной жены, закрывающей глаза на измены мужа?
– Я вас не просил об этом, – холодно возразил герцог.
– Но это ведь именно то, чего ожидали вы и тетя Лили? – вскричала Корнелия.
– Вы должны простить меня, если я скажу, что будет лучше, если мы не станем обсуждать леди Бедлингтон.
– Мы не будем обсуждать ни ее, ни это дело. Вы знаете, что я все знаю. Я только желаю окончательно прояснить, хотя и с опозданием, все пункты этой сделки. Я замужем за вами. Я ваша жена. Я не могу препятствовать вашим изменам, но я хочу, чтобы вы знали, что я ненавижу и презираю вас! Я думаю, что вы и те люди, что окружают вас, не имеют ни малейшего представления о порядочности и чести. Как вы достаточно ясно выразились, мы заключили сделку. Смею надеяться, что вам это принесет несчастье.
Корнелия резко отвернулась и, стараясь держать голову высоко, с достоинством проследовала через всю гостиную и вышла на лестницу. Только тут она пустилась бегом наверх. Захлопнув за собой дверь спальни, она защелкнула замок и застыла, прислушиваясь в страхе, что герцог может преследовать ее. Но снаружи не доносилось ни звука, и тишину нарушало только тиканье часов на каминной доске, безжалостно медленное.
На следующее утро герцог и герцогиня Роухэмптон пересекли Ла-Манш. Почетный эскорт сопровождал молодую пару на борт парохода. Каюта была убрана цветами, и стюарды застыли в ожидании распоряжений.
Когда герцог заметил, что собирается прогуляться по палубе, Корнелия почувствовала, что она должна оставаться в каюте, как это, очевидно, от нее ожидается, хотя она хорошо переносила качку и с удовольствием поднялась бы наверх. Нарядные корзины орхидей и гвоздик и бутылка шампанского, которую принес и открыл стюард со словами «по распоряжению его светлости», не скрасили ее одиночества.
Как бы ни была Корнелия погружена в свои горести, мысль о предстоящем путешествии возбуждала ее. Ей всегда хотелось побывать во Франции, и ее радовала мысль о том, что она превосходно владеет французским. Это, совершенство было достигнуто благодаря настояниям ее матери. В то время как уроки по остальным предметам брались ею у отставного школьного учителя, тратившего все свои скудные средства на виски, французский язык Корнелии преподавала виконтесса де Куаль. Внушающая почтение старая леди перебралась в Ирландию к своему внуку, когда ей уже было около семидесяти, и она решительно отказывалась говорить иначе, как на своем родном языке. Французские уроки приносили Корнелии не только умственные упражнения, но также и значительные физические. Чтобы достичь дома виконтессы, ей приходилось проделывать около пятнадцати миль в любую погоду, и опоздание на несколько минут распекалось самым строгим образом.