«Трах!» — подпрыгнул револьвер.
Негр вскинулся, взмахнул руками и полетел в воду.
Крики смолкли тут же. Лодка резко развернулась и помчалась обратно — даже не попытавшись подобрать плавающего ничком товарища.
— Убил, — сказала Танюшка. Я дёрнул плечом, открыл шторку барабана и перезарядил камору. Горячая гильза увесисто булькнула в воду.
— Олег, ты его убил.
Руки у меня не дрожали.
Тело убитого колыхалось в волнах.
— Тань, надо грести, — я повернулся, сунул револьвер в кобуру и тщательно её застегнул. У Танюшки зелень выступила даже вокруг рта. — Надо грести, — повторил я.
* * *
Я постарался оттолкнуть плот от берега. Танюшка выплясывала на берегу, поспешно одеваясь и бросая взгляды на реку. А у меня кружилась голова — позорно кружилась, но мне было так плохо, что я не боялся этого. За все свои четырнадцать лет в обморок мне падать ещё не приходилось, а вот поди ж ты… Не помню, как я оделся — перед глазами снова и снова вставал стоп-кадр: падающий в воду негр, которого я убил. Я твердил себе снова и снова, что негры убили бы нас, не выстрели я, но лучше не становилось. «И чего меня так развезло, — вяло думал я, — сперва-то всё хорошо было?..»
— Олег, тебе плохо? — встревожилась Танюшка. Я кивнул — просто уронил голову. — Из-за этого? Олег, они бы нас убили, ты же нас спас!
— Да знаю я всё это, Тань, — я буквально заставлял себя одеваться. — Всё равно плохо… Да ладно, — я приказал себе встряхнуться, — пошли, я разойдусь.
И всё-таки заставил себя бодро зашагать впереди Танюшки вверх по склону — к лесу.
* * *
Этот берег Ергени зарос почти исключительно дубами — невообразимо охватистыми, невысокими, но чудовищно кряжистыми. Только изредка встречались островки высоких стройных ясеней, да на полосах луговин — словно кто-то прочесал лес чудовищными граблями — росли высокая сочная трава и кусты орешника. На одной из опушек Танька нашла невесть каким чудом выросшие в конце июня белые — семь штук, крепких и нечервивых.
Давно уже надо было остановиться, но мы шли и шли, пока солнце не село за деревья окончательно. Тогда мы — не сговариваясь, молча — улеглись под «первый попавшийся» дуб, спина к спине, и как-то сразу уснули, выключились…
…Помню, что мне снилась мама, и я проснулся, захлебнувшись слезами. Лицо у меня было мокрое. Наяву я уже года два не плакал, даже если было больно, обидно, страшно или трудно, да и спал давным-давно спокойно. Но сейчас мне не было стыдно, и я, уже проснувшись, ещё какое-то время тихо всхлипывал, пока сон уплывал всё дальше и дальше.
Солнце почти село, было полутемно. На краю прогалины несколько оленей щипали траву — когда я приподнялся, они разом вздёрнули головы и неспешно удалились в лес.