Тарас кивнул, решив не посвящать святого отца в то, что единственной ассоциацией с надеждой в его разуме был вчерашний вечер с Надей.
И это воспоминание, определенно несло в себе не тот смысл, который пытался донести до него отец Константин. Более того, узнав сейчас о мыслях Тараса, священник мог еще и принудительно затянуть "заблудшего сына" на исповедь. А у него подобного желания не имелось. Потому он просто молча кивнул.
Отец Константин, наверняка видевший не одного подобного упертого мужчину, грустно вздохнул. Но не утратил веры в правоте своего намерения.
- Ты можешь прийти сюда в любое время, Тарас, - крепко сжав его плечо, отец Константин посмотрел Тарасу прямо в глаза. - Здесь, в доме Господа, тебе всегда рады, сын мой.
Попрощавшись, священник отошел, останавливаясь, чтобы поговорить с прихожанами перед мессой.
А Тарас, отыскав родителей и пожелав им хорошего дня, решил, что вдоволь на общался. Да и от хорошего настроения, с которым он ехал утром, не осталось и следа.
Сев в машину, Тарас без остановок поехал к своему дому. Пусть желания рыбачить уже не было. Он просто хотел посидеть у реки в тишине.
В этот день даже умиротворяющий звук переливов воды в реке и ее тихое журчание не приносило Тарасу покоя. Он не выдержал, сорвался с места, и понесся назад в город. Здесь, в селе его все раздражало. Хотя, навряд ли, чтобы в городе он успокоился. Но в толпе людей, которые тебя не знают, которых не знаешь ты - легче сделать вид, что вся твоя жизнь совсем другая. Что это не твои дни напоминают дурно снятый пафосный сериал.
И самым раздражающим, может даже в чем-то страшным и некрасивым, с точки зрения человеческой морали было то, что злился Тарас на себя. И из-за себя.
Да, можно было прикрыться гневом на Леньку и праведным стремлением защитить ребенка. Но… но…
Сколько можно лгать самому себе и закрывать глаза на свои же ошибки и наплевательское отношение ко всему, что происходило?
Кто-то делал так всю жизнь. А вот Тарас так не мог. Уже не мог, наверное.
Он всегда был борцом. Не привык плыть по течению и пускать все на самотек. Раньше, во всяком случае. Но разве не именно этим он теперь и занимался? Все последние четыре года.
Разве Тарас не опустил руки? Разве не начал скатываться до уровня того же Лени или Аньки? Пусть не в алкоголе, но в наплевательском отношении к себе?
О чем-то слова отца Константина заставили его задуматься. Пусть и не хотелось.
Если долго и упорно бить в одно место - болевые рецепторы отмирают, и уже не ощущаешь боли. Не то же ли произошло с его разумом, волей, душой?