Но только не в кабинете. Строжайшая звукоизоляция и звуконепроницаемость. Даже горничные входили сюда лишь с позволения хозяина.
Ньют откинулся на спинку кожаного кресла. Издал горловой звук, наподобие клича карате, и выкинул ногу. Каблук башмака отколол сверкающую полировкой щепку от палисандровой столешницы. Сукин сын! По счастью, сила удара развернула вращающееся кресло на двести семьдесят градусов. Оказавшись спиной к повреждению, Ньют смог забыть о нем.
Он позволил взгляду поблуждать по роскошным, сделанным на заказ книжным полкам, которые закрывали три из четырех стен от пола до потолка. Полки, хоть и массивные, пригибались под чудовищным моральным грузом более тысячи Библий Гедеонского общества[2].
Каждая была украдена из гостиницы или мотеля. Не то чтобы Ньют страдал клептоманией — просто он так вел подсчет. Если с ним бывала подружка, он просил ее написать дату, название отеля и место на форзаце Библии и расписаться. Если она находила нужным прибавить два слова о том, как чудесно провела время, просто незабываемо, что ж, тоже неплохо.
Время от времени случалось, что Ньютовы милашки недурно владели устной речью, но не отличались умением облекать мысли в письменную форму. В подобных обстоятельствах Ньют соглашался на одну лишь подпись, черт с ним, с подхалимажем. Если и это было не под силу, то в ход шел простейший набор: напомаженный поцелуй и неловко накарябанный крестик.
Ньют хранил воспоминания и в виде фотоснимков, вложенных в Библии. Некоторые карточки были на грани пошлости, но большая часть — вполне невинные кадры, запечатлевшие девиц, бурно веселящихся в бассейне или у автомата с кока-колой или облокотившихся на стойку, или на «порше», или в любом другом месте, где ему удалось заставить их постоять минутку спокойно.
Отнюдь не в каждой Библии было по фотографии или даже по автографу. Прежде чем умер отец, Ньют трудился в семейном деле, проводил множество одиноких ночей в дороге. Теперь, когда Феликс приказал долго жить, Ньютовы разъезды почти прекратились. Он вырос в Лос-Анджелесе и чувствовал себя в этом городе уютно и безопасно. Палм-Спрингс — куда ни шло, Вегас. Майами-Бич на худой конец. Все остальное, на взгляд Фрэнка, пустошь, захолустье. Поэтому, когда нужно было выполнить выездную работу, он не брался за нее сам, а посылал кого-нибудь вроде Фрэнка. Да, Фрэнк.
Ньют развернулся на недостающие девяносто градусов и снова оказался лицом к окну с безупречным видом на пляж и дюны, неспокойный океан, пустое голубое небо и расплывчатые черные пирамиды, примостившиеся на горизонте, — буровые вышки.